Она уже мертва. Виктория Платова
стала еще шире. Намертво прибитая, на совесть зацементированная, она единственная удерживала каркас лица от распада на отдельные, снедаемые злобой куски. Глаза Никиты ненавидели Маш, его раздувшиеся ноздри ненавидели Маш, даже брови свело в одну линию от ненависти.
– Не обращай внимания, – шепнул он Полине. – По этой ничтожной суке давно плачет дурдом. Надеюсь, рано или поздно она там окажется.
– У вас здесь весело.
– Обхохочешься.
Неуклюжие и довольно предсказуемые шпильки Маш могут вызвать неприязнь или досаду, но ненависть… Это слишком сильное чувство, его нельзя расходовать на пустяки. Что же такого должна была совершить несчастная алкоголичка, чтобы вызвать демонов вражды из преисподней? Одним воспоминанием о пухлом детстве здесь не отделаешься. Требуются вещи посвежее.
– Прошу тебя, Гулька, – Аля ухватила брата за рукав. – Не заводись. Ты же знаешь, чем это обычно заканчивается.
– Чем? – осторожно спросила Полина.
– Ничем хорошим. Вчера чуть до драки не дошло.
– Ты преувеличиваешь. Я не бью женщин. Но этой хочется врезать от души. Честно говоря, уехал бы прямо сейчас из этого клоповника.
– А завещание?…
Молчаливый Лёка между тем принес из кухни две сковороды с жареной картошкой и поставил их в центр стола. Места по бокам заняли соленья – помидоры, огурцы и целая вязанка черемши. Последним выплыло огромное блюдо с дымящимся мясом, и только теперь Полина поняла, как проголодалась. Ростик и Шило откупоривали бутылки с водкой и домашним вином (если вдруг кому-нибудь придет в голову блажь запивать черемшу «Изабеллой»).
Через минуту все уже сидели за столом. Рассаживались в произвольном порядке – кому какое место приглянется, но итоговый результат насторожил Полину: застольная мизансцена вечера почти в точности повторила обеденные мизансцены двадцатилетней давности. Именно так все они и устраивались относительно маленькой Белки: Лёка, МашМиш напротив, между Лёкой и МашМишем – Шило. С ее стороны по левую руку уселись Аля с Никитой; Ростик тоже занял привычное место – в торце стола. Стул слева от Полины пустовал, и она немедленно вспомнила, что рядом обычно сидела Тата. В суматохе все как-то позабыли о ней, но она непременно появится. Итого в доме присутствует девять человек. А стульев – тринадцать. Даже если учесть, что Лёка заранее побеспокоился о Сереже, хотя тот редко обедал вместе со всеми. Он предпочитал уединение, – но пусть один стул действительно приготовлен для него.
А остальные три?
Вернее – два стула и массивное резное кресло с высокой спинкой. К креслу у Полины не было никаких претензий: оно принадлежало Парвати, которая навсегда покинула этот дом не так давно. И стремление осиротевшего Лёки хотя бы таким нехитрым образом воссоздать иллюзию ее присутствия понятно. А вот два обветшавших венских стула совершенно не вписываются в пейзаж, им самое место на помойке, они раздражают своим несоответствием всей остальной мебели. И – пугают, потому что…
Сердце Полины замерло