Ярослав Мудрый и Княгиня Ингегерда. Павел Загребельный
наших богов…
– Видел снаружи, – сказал Сивоок, – уже все осмотрел… Чудно и прехорошо… Нигде такого нет, в самом Киеве даже…
– А что Киев? – молвила Звенислава. – Киев сам по себе, а Радогость – сам… Покажу тебе еще и середину, ежели хочешь.
– А хотел бы, – несмело промолвил Сивоок.
– Мал еще еси? – догадалась Звенислава.
– Не знаю, может, шестнадцать лет, а может, и меньше… Дед Родим погиб, а я не ведаю о себе теперь ничего…
– Вот что, Ягода, не приставай к хлопцу, – сурово велела Звенислава. – Приведешь Сивоока потом ко мне, покажу ему жилье наших богов.
Но тут протолкался к ним Какора, пьяный в дымину, раздраженный тем, что не удалась торговля. Услышал последние слова Звениславы и тотчас же ухватился за них.
– А мне? – взревел он. – Почему мне не показываешь здесь ничего? Кто здесь гость? Я или молокосос? Я – Какора! Хочу посмотреть ваш город! Почему бы и нет!
– Хочет, так покажи ему, Ягода, – сказала, отворачиваясь, Звенислава.
Ягода рада была еще побыть с Сивооком, ее не испугала расхристанная фигура купца, маленькая женщина смело подкатилась к Какоре, дернула его за корзно, закричала так, что он даже уши закрыл:
– Ежели так, то слушать меня, и иди за мной, и не отставать, и не приставать, потому что позову мужей, да угостят палками, а у нас хоть мужей и мало, да ежели палками измолотят, то ого!
– Ну-ну! – загремел Какора, пытаясь обнять Ягоду, но наткнулся рукой лишь на пустоту, покачнулся, чуть не упал, попытался прикрыть свою неудачу разухабистой песенкой, сыпал первыми попавшимися словами вдогонку Ягоде и Сивооку, а сам был настолько пьян, что вряд ли и видел что-нибудь.
Шли по городу, и никто им не мешал. Могло показаться, что первые основатели Радогостя выбрали совсем непригодное место: несколько холмов и глубокие ложбины, при нападении врагов и отпора не дашь, потому что нападающие будут валиться тебе прямо на голову. На главном из холмов стояла святыня, а остальные и вовсе светились наготой, на тощей земле не росла даже трава, зато в балках, где раскинулись хаты радогощан, аж кипела зелень садов, левад и дворов, сверкали там ручьи, а над ними тихо стояли вербы, березы и ольха; между дворами светились полоски ржи, проса и разных овощей; здесь паслись скотина, овцы, кони, в хлевах похрюкивали свиньи. Навстречу им часто попадались люди, и никто не удивлялся, словно бы Какора и Сивоок жили здесь постоянно. Какора то и дело покрикивал пьяным голосом на встречных:
– Ну, как ся?
– А так ся, – отвечали ему.
– А почему же?
– А потому же.
– Ну и что же?
– Вот и то же.
– Почему они так молвят? – удивлялся Сивоок, следуя за Ягодой.
– Потому что так с ними речь заводит твой купец, – улыбалась она.
– Так, будто не хотят ничего поведать.
– Может, и не хотят.
– Не верят нам, что ли?
– А все доверчивые ушли от нас. Ушли, да и не вернулись. Остались