Свой среди воров. Дуглас Хьюлик
мед. Под стать моему настроению.
Потом я отставил чашку и развернул письмо, доставленное Тамасом.
Кристиана писала на хорошей бумаге – сухой и плотной. Я мог продать ее Балдезару, чтобы оттер и заново пустил в дело, но не собирался. Письмо отправится в тайник, что в глубине одежного шкафа, и приложится к остальным, милым и злобным.
Я снова перечитал письмо и стал смотреть, как бумага дрожит на ветру.
Она хотела со мной встретиться. Сегодня вечером. Якобы поговорить. О чем-то важном. На кону ее безопасность.
Старая песня.
Другими словами, ей что-то понадобилось от брата, бывшего взломщика. Или не терпится получить подделку, которую я для нее заказал.
Я провел пальцем по твердому воску печати на обороте письма и ощупал вдовий оттиск. Надо же, как откровенно и гордо! Немалая дерзость с учетом того, что она ради него совершила. Она называла меня злодеем, но я, по крайней мере, убивал, только когда этого требовало дело. И муж ее, Нестор, мне нравился.
Позади возникло движение. Я обернулся – на меня смотрела Козима.
– Плохие новости? – поинтересовалась она. И дальше, коварнее: – Что, любимая бросила?
Я улыбнулся маленькой женщине, сложил письмо Кристианы и спрятал в незашнурованный рукав.
– Сбежала к барону. Чем он лучше меня?
– Мир и покой? – предположила жена аптекаря, садясь рядом. – Да простит меня император, но иногда мне хочется, чтобы Эппирис усыпил этих девиц и подарил мне хотя бы полдня.
– Я их вообще не замечаю, – произнес я, а Ренна с Софией с воплями выбежали из-за угла и с дикими криками влетели в дом.
Шестилетняя Ренна хохотала, но София, на два года старше сестры, была далека от веселья. Дверь с грохотом захлопнулась, за ней заверещали и затопотали по деревянному полу.
– Врешь ты все, – отозвалась Козима.
Она смотрела на дверь и прислушивалась, пока шум не стих; затем расслабилась.
Кареглазая Козима с волосами цвета воронова крыла и скульптурным лицом наверняка была сущей красавицей, когда досталась в жены Эппирису. Даже двое детей и годы забот о них и муже не убили ее красоты, и на Козиму до сих пор оглядывались мужчины, включая меня. Не знаю, чем Эппирис завоевал ее сердце, но я проникся к аптекарю толикой уважения. Мое уважение к Козиме превосходило всякие толики.
Сегодня был прачечный день: она предстала с увязанными назад волосами, раскрасневшимся лицом и в мокром фартуке.
– Что, и правда плохие новости? – спросила она и ткнула пальцем в рукав с припрятанным письмом.
– Да не хуже, чем обычно.
– От кого?
Я посмотрел ей в глаза, но не ответил.
– Не хочешь – не говори, – пожала плечами она.
– Когда я въезжал, я объяснил вам с Эппирисом правила.
– И мне они не понравились.
Я улыбнулся. Это был старый спор. Козима не верила в тайны, а я не верил в их ненадобность.
– Мой дом – мои правила, – сказал я.
– Фи!
Я