Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России. А. А. Митрофанов
но и широких слоев ее населения на протяжении весьма длительнного периода[72].
Вместе с тем стерепотипы о России рассматриваемой эпохи были тесно связаны с «имперским мифом» времен Екатерины II, распространявшимся в 1760-1790-х гг. в культурном пространстве Европы. Этому важнейшему аспекту, помогающему понять истоки формирования представлений о России во Франции эпохи Революции посвящены монографии В. И. Проскуриной[73], по мнению которой сама императрица Екатерина II «создавала цивилизованный ландшафт империи – воображаемый, ментальный, мало соотносящийся с реальным пространством и временем», что было частью задачи «переформатировать» русское пространство, сделать его частью европейской цивилизации[74].
Стоит также отметить, что междисциплинарный характер имагологических исследований предопределил повышенное внимание к интересующей нас теме со стороны филологов, философов, культурологов и политологов[75]. Для работ культурологов и политологов свойственна широта охвата, построение выводов этих исследователей связано с их собственными концептуальными взглядами на тему, но они не всегда имеют конкретно-исторический характер, а основой таких исследований служили чаще всего уже хорошо известные источники[76].
Американский исследователь М. Э. Малиа посвятил данной проблеме монографию «Запад и русская загадка. От медного всадника до мавзолея Ленина»[77], в которой анализирует то, как трансформировались представления о Российской империи и Советской России в Западном мире. В связи с нашим исследованием интерес представляют две первые главы, где Россия предстает для западных наблюдателей как образец сначала «просвещенного деспотизма», а затем «восточного деспотизма». В центре внимания Малиа в этих главах находится восприятие российского варианта просвещенного «деспотизма» на Западае, прежде всего во Франции, а также точки зрения рождавшегося гражданского общества на монархическую Россию после того, как мечты европейцев о просвещенном идеальном правителе в революционном 1789 г. достигли своего пика и вскоре исчезли. Малиа осторожен с использованием терминов; так, в одном из немногих случаев, когда он говорит о «либеральном общественном мнении», речь идет о реакции в Англии и Франции на второй и третий разделы Польши, но он не расшифровывает эту концепцию[78]. В другом случае он высказывает тезис о том, что просвещенная элита XVIII в. (аристократы, философы, политики и другие) не противопоставляла Россию Западу, а Запад России, несмотря на все свои разногласия, элита полагала, что Россия – это продолжение Европы на Восток; культурных категорий, позволявших бы такое противопоставление, еще не существовало[79]. Но политическая риторика и реальная политика не совпадали. Победы революционных армий Франции в 1794–1795 гг. настолько расстроили «концерт европейских держав», что выгодоприобретательницей
Классический пример историко-публицистического жанра, получивший большую известность после издания на нескольких языках, в т. ч. на русском:
Ibid. P. 96.