Эрелинги. Дарья Панфилова
чуть отстранилась и быстро огляделась по сторонам.
– Ты как сюда дошел? – тихо спросила она.
– Вместе с армией.
Между ее бровей легли недовольные складки. Лертэно это понравилось. Оказывается, о нем беспокоятся. Мария снова огляделась и так же тихо, почти шепотом, сказала:
– Значит, воюешь… Почему тебя не оставили в Тельсфоре или у кого-нибудь в Кальярде?
Желая казаться взрослее, он спокойно и гордо, чуть выпятив грудь, произнес:
– Я солдат… Мне уже пятнадцать – самое время воевать.
Заметив недоумение и снисходительную усмешку в ее глазах, Лертэно вдруг почувствовал тоску и обиду от несправедливости происходящего.
– У нас не было другого выхода, – жалобно проговорил он. – Тельсфора больше нет. Нам надо было как-то жить.
– Все живы? – в голосе матери не было ни тревоги, ни печали. Она, наверное, понимала, каков будет ответ.
– Уже нет. Близнецы не дошли до Артехея. Нас трое осталось. Но мы сильные. Ты не плачь только. Война – это наше дело, мужское. И не думай, со мной ничего не случится, мне еще нужно дойти до Сьера. А потом я опять приду к тебе, и у меня будет много таких мешочков… Ты будешь мною гордиться!
Она и не собиралась плакать. Он показался ей очень взрослым, таким, каким она представляла его в своих мечтах, редко думая о нем, как о ребенке. Что сказать? Утешить? К чему? Мария просто прижала сына к груди. Но все-таки вот оно – материнское сердце! Не выдержала, заплакала и никак не могла остановиться. А он сразу, почувствовав себя сильным (глупый мальчик!), настойчиво посадил ее на скамью, а сам пристроился у нее в ногах. Она вздохнула, надеясь, что никто из любопытных ленивых слуг не поинтересуется, чем же здесь занимается госпожа-оружейница. Некоторое время они тихо сидели, не говоря ни слова. Мария гладила его волосы (такие же, как у нее!). Эти прикосновения были ему приятны, как и запах, терпкий аромат мускуса.
– Когда ты уезжаешь? – спросила мать.
– Мы уходим послезавтра.
– Так быстро…
– Приходи попрощаться, я скажу, где мы остановились. Завтра приходи. Тебя никто не увидит.
Как хотелось согласиться! Еще раз побыть с ним, намотать на палец смоляную прядь, поцеловать лоб и каждый васильковый глаз. Но…
– Нет, милый, я приду, когда вы будете уходить из города, так будет лучше и для тебя, и для меня. Ты, возможно, не увидишь меня в толпе, но знай, я буду там.
Он будто бы понял.
– Почему ты не спрашиваешь об отце?
– Да нечего уже спрашивать, милый. И незачем.
Мезеркильская объединенная армия заняла позиции неподалеку от Сьера. Наутро рользатцы должны были дать бой, то самое долгожданное сражение, которое если и не ставит точку в войне, то зачастую решает ее исход.
Накануне ночью Седоус, Дерк и трое Эртеров сидели вокруг костра, кутаясь в плащи от ночной прохлады. Лертэно пожевывал травинку и смотрел на звездное небо, иногда прислушиваясь к треску хвороста. Сарма, где-то подцепившего