Успенский мост. Алёна Моденская
а сам блуждал взглядом по сторонам, торопясь побыстрее оказаться в своей башенке на крыше. Закончив обход, профессор практически ворвался в главный корпус и тут же чуть не налетел с разбега на леса, перекрывшие вход.
– Да тут штукатурка обвалилась, – пробурчал завхоз, увидев застывшего доктора. – Вона чего…
Погорельский осторожно вышел из-под лесов и обернулся. Над входом непостижимым образом обвалилась штукатурка, открыв порядочное «окно». Со стены бывшего храма на главное помещение лечебницы смотрел Спаситель, восседавший на троне. Вокруг собрались фигуры в цветных балахонах с круглыми жёлтыми нимбами, повсюду распростёрлись разноцветные крылья. С одной стороны молитвенно склоняли головы люди в белых одеяниях, с другой разверзлось огненное озеро, куда с искажёнными лицами падали исковерканные тёмные человечки. Почему-то именно этот фрагмент заинтересовал Погорельского. Он подошёл ближе и смог рассмотреть ещё и рогато-хвостатых существ, которые вилами и палками топили угодивших в огненное озеро.
Рабочие в заляпанных краской комбинезонах разводили в старых жестяных вёдрах какую-то едко пахнущую густую жижу.
– Страшный суд.
Погорельский обернулся. Одна из коллег-психиатров, имени которой профессор не потрудился запомнить, бледная и сутулая, неслышно оказалась рядом.
– Страшный суд, – повторила она бесцветным голосом. – День гнева, Dies Irae по латыни.
– Великолепно, – буркнул Погорельский и, резко развернувшись, припустил по шаткой лесенке наверх.
Прибежав в башенку, он трясущимися руками отпер замочек ящика, достал папку с расчётами, мельком просмотрел несколько страниц, вырвал их, скомкал и бросил в такое же жестяное ведро, что были у рабочих.
– День гнева, – яростно бубнил Погорельский, чиркая спичкой. Изо рта потекла жидкая слюна, портя белоснежный халат, пальцы не гнулись, так что лишь четвёртая спичка не сломалась и зажглась. Бумага зашлась пламенем. Почти как на фреске. Воспоминание об этой картине вызвало внутри вспышку, которая грозила вырваться наружу.
Погорельский плохо слушающимися руками насыпал дозу порошка в прямо рот и запил водой из хрустального графина. Постепенно снялось напряжение, пульс пришёл в норму, багровые пятна перед глазами исчезли.
Открыть окно не получалось, полукруглые витражи в бывшей монастырской церкви не предназначались для проветривания, так что лабораторию быстро заполнил густой удушливый дым от бумаги, тлевшей в ведре.
Делая медленные выдохи, Погорельский начал мерить шагами кабинетик. От дыма першило в горле, хотелось надрывно кашлять.
Значит, серия опытов насмарку. Придётся что-то менять, пересмотреть пропорции. Начать, пожалуй, стоит с…
– Профессор, профессор! – В дверь заколотил маленький кулачок Аллочки.
– Ну, что ещё?! – Погорельский рывком открыл дверь.
Увидев лицо профессора, Аллочка побледнела и даже чуть присела. Она, видимо, напрочь забыла, зачем пришла.
– Ну?! – ещё более грозно повторил Погорельский.
– Там…