Богоявленское. Том 2. Смута. Екатерина Дроздова
нашем окопался?
Марк Вацлавич и Васька не ожидали от Митьки такой реакции и не сразу нашлись, что ответить. А Митька даже потемнел от негодования.
− Тепереча-то я понял, откель он взялся, и чего там делает, − фыркнул он.
− Ты, Дмитрий не горячись, − похлопал Марк Вацлавич Митьку по плечу. – И Игнатова не собачь, он товарищ надёжный, в суровых ситуациях проверенный. Мы из одной ячейки, то верно, а потому нам он также близок и дорог, как и ты. А про армию, что же, я тебе отвечу, сынок, почему мы вот с Василием не воюем. Но наперёд скажи нам, кому ты служишь?
− Служу царю и отечеству, − по-солдатски отчеканил Митька.
− А я вот царю служить не желаю! − взорвался Васька. – Гад он и кровопийца! И ты задумайся Митька, почто тебе молодому, здоровому пропадать?
Марк Вацлавич взял Ваську за руку, и, понизив голос, вторил ему:
− Правительство нынче не прочное. Так стоит ли за него пропадать? Стоит ли за него воевать?
− А я не за правительство воюю, − возмутился Митька. – Я за землю родную воюю, за народ православный, за сестру Маньку, за вас вот, сукиных сынов!
− Э, нет, − заулыбался Марк Вацлавич. – Не своими словами ты говоришь сейчас. Это тебе правительство внушает, а ты по неразумению своему повторяешь. И веришь царю и правительству, потому, как своего опыта в жизни этой покуда ещё не имеешь.
− Да что же ты гутаришь, Марк Вацлавич? – совсем растерялся Митька. – Какое правительство? Я вот тебе гутарю!
− Одураченный ты Митька, обманутый. А правительство, которое не хочет дать народу ничего, кроме кнута и виселицы, не может быть прочным.
Митька смотрел на Марка Вацлавича и поражался, тот будто и не слышал его, задавал вопросы и сам же на них отвечал. На фронте не был, но уверенно рассуждал о состоянии дел внутри армии, никогда толком не работал не на заводе, не в поле, но говорил от имени всех рабочих и крестьян, рассуждал о государственном устройстве, имея минимальное образование. Митька совершенно запутался, и с трудом уже понимал, чего же хочет от него Марк Вацлавич. Хотя в какой-то момент слова его и показались Митьке убедительными, особенно в той части, которая касалась государственного устройства, ведь сам он в этом ровным счетом ничего не смыслил, поэтому и готов был верить Садилеку на слово, полагаясь на его возраст и житейский опыт.
− И, можешь не сумлеваться, рабочие вновь подымутся на борьбу, − прозвучал голос Васьки, и будто вернул Митьку из дрёмы.
− Борьбу значит? – возмутился он в ответ. – Гляжу я на вас, борцов, и тошно мне делается. Пригрелись по тёплым норам. Ты Марк Вацлавич наборолся уже, чуть под каторгу нас с Манькой не подвёл, а сам сбежал и обратно судишь, хаешь, амперию нашу поносишь, а она воюет за вас, кровь проливает, покуда вы тут по кабакам водку жрёте!
На громкие слова Митьки обернулся весь кабак, и затих прислушиваясь.
− Не горячись Димитрий, − попытался успокоить Митьку Марк Вацлавич.
− На фронт вас! Всех на фронт! – не успокаивался тот. – Тама вас нету. Видал я таких смутьянов, довольно. Ну, уж нет, живите, как знаете,