Девушка с веслом. Вероника Кунгурцева
возродили – и то хорошо.
– Да куды там – треть! – отвечал, махнув рукой, похожий на советского бухгалтера очкастый Гордей Таранов. – Меньше, Витя, куда меньше… А сколько бригад было! А между ними соцсоревнование: кто больше чая сдаст! Правда, вручную чай собирали, без машинок обходились и одно бабье работало. Передовики в Москву, на ВДНХ ездили, твоя баба, Витек, и ездила…
– Ну и ездила…
– А как она в передовики-то вылезла? Соберет всю свою ораву – шестерых ребятешек, все лето дети так работают, а на мать собранное записывают, вроде это она собрала… Вот тебе и передовичка!
– А тебе и завидно! И ты бы настрогал шестерых – да на чай бы их отправил, пускай бы на твою бабу записывали. Легко ли на жаре-то?! Сам знаешь…
Борис Воронин поддержал Витю:
– Род-то один: Качкаланды все вроде как одно тело о четырнадцати руках чай сбирало. Будто Будда работал. Пускай… Была Зинка и мать-героиня, и передовичка!
– А теперь доходичка… Ногами больно мается. В сырости-то зимой по самое никуда в резиновых сапогах-то походи! – говорил, вздыхая, Витя.
– А все ж таки нечестно это было – приписки, – не сдавался Таранов. – Все равно как стахановцы эти все. На Стаханова вся смена работала. По телевизору показывали…
– Ты больше телевизор-то этот гляди, там не то еще покажут, – черноусый красавец Роберт Заблуда, лежащий в траве, с лицом, повернутым к небу, открыл глаза и повернулся к сидящим. – Чего прошлое-то ворошить… Когда вокруг сейчас тако-ое творится!
– Да-а, сейчас ни одну девку на чай не загонишь, – по-своему понял Роберта лысоватый Миша Раздобутченко.
– Почему ни одну? Две есть…
Самвел Шагисян с ухмылкой указал на белевшие вдали поясные фигуры в шляпах-сомбреро с музыкально мельтешившими пальцами: будто пианистки сноровисто играли Первый фортепианный концерт Петра Ильича Чайковского на зеленом рояле в широкой поднебесной консерватории. Пианисток, завалящих бабенок за пятьдесят, звали Софьями – одна Буравлева, другая Ставская.
– Семеро мужиков да две бабы-сезонницы – вот и все чаеводы! – посчитал Миша Раздобутченко.
– А Харуку с Тырындычихой ты забыл?! – ухмыльнулся Витя Качкаланда, кивая на машины, тоже остывающие в тени.
– А еще помню, – мечтательно говорил Раздобутченко, поглаживая лысину, – студенток московских к нам присылали на трудовую практику, в общежитии они жили. Вот лафа была! Из МГУ… Все красотки – как на подбор!
– Там не только студентки, там и студенты были, – уточнил Борис Воронин. – Дрались мы с ними-и… на убой.
– Не-е, – протянул Раздобутченко. – Студентов не помню, студенток помню. Одна такая длинноногая, в цветастой юбке, волосы кудрявые – аж до коленок, глаза – во, зелены-е… Чуть не женился. До сих пор жалею. И где она теперь?
– Где… На пенсии. Внуков воспитывает, – вновь открыв глаза, сказал флегматичный Роберт Заблуда.
– Да-а,