Медин. wheelerson
а вот он… И бабушка… Тоже непонятно себя ведет. Вся такая добрая, заботливая. А помирить, заступиться… Вообще никто за меня не заступается. Один, совсем один, проявляю самостоятельность. Но сколько можно? «Скован в одиночестве словами, теми, что нельзя любви озвучить…»
Андрей включил плеер. «И зовут его именем Настя…», – завыл Кекс.
– Тьфу!
Отец не разговаривал два дня, как раз до 31-го. Как настал праздничный день, Андрей и не заметил. Замечать, впрочем, было нечего – за окном все также в дождливой дымке серел город, шуршали машины с растекшимся светом фар, кое-где мигала гирлянда. Пожалуй, она и задавала общий тон праздника. Щелк-щелк, щелк-щелк. «Джингл белс, джингл белс, джингл ол зе вей», – запел за стеной телевизор, это отец переключал каналы и наткнулся на песню потенциального противника. Задержался, изучает. Бабушка снова громыхает тарелками на кухне. Она сегодня в приподнятом настроении, все утро варила и пекла вечерние кушанья. О, как вкусно пахнет! Может, не все так мрачно, как кажется? Надо все-таки поговорить с отцом, выяснить его планы до конца.
Андрей посмотрел в небольшой квадрат зеркала на столе, фингал и не собирался проходить. «Да, врезал конкретно, – с сожалением констатировал он, потыкав пальцами край синяка. – Что ж, с чем встретишь новый год, с тем его и проведешь. Может, глаз вообще не заживет?». Андрей представил, как фиолетовый круг навсегда станет частью его лица. Бр-р-р-р. Мартышка какая.
Он осмотрелся. Где-то были солнцезащитные очки. А, в столе: он дернул верхний ящик, скатились карандаши, разобранная ручка, цветные скрепки, стержни, точилка-лягушка, съехали блокноты. Он пошарил за ними, в глубине, и достал пыльные очки. Пойдет.
– Да, серьезно выглядишь, – согласился отец, когда Андрей вышел в очках в зал и сел напротив, на диван. – Ты стыдишься своего синяка или разговора со мной? Чувствуешь себя виноватым за ту истерику?
– Еще чего, – глухо отозвался сын.
Отец изучающе посмотрел в непроницаемые стекла, увидел лишь свое отражение в двух экземплярах.
– Сними очки, я тебя люблю и с подбитым глазом.
Андрей помолчал, но очки не снял.
– Так когда мы уезжаем? – спросил он спустя минуту показательного сидения.
– Дня через три.
– Почему мы с бабушкой не можем остаться здесь?
– Потому что служить я теперь буду там.
– Так служи…
– Сними очки.
– Нет.
Отец резко встал. Его двойное отражение тоже.
– Понимаешь, Андрей, – он заходил по комнате. – Я обещал твоей маме, что обязательно буду тебя защищать, оберегать от врагов…
Лицо мальчика содрогнулось.
– Нет, не от этих врагов, – заметил отец и указал на очки. – Не от этих…
– О чем ты? – сипло, от накатившей горечи, проговорил Андрей.
– Да, я готов разобраться с теми, кто тебя обидел, но… Понимаешь, это настолько все обыденно