Ребёнок и ветры Армении. Артур Алексанян
научиться только в семье.
А все, чему я научился, – это слушаться. В детстве я слушался из страха, в колледже – из того же страха, к которому добавилось еще и чувство долга. В университете мне пришлось смириться с необходимостью хорошо учиться, чтобы получать стипендию.
Но вот в том, что касается языка, который должен был озарять все вокруг словно луч яркого света, облагораживать почву моей жизни и утолять мою жажду, как прохладная вода, я использовал слова только для того, чтобы выразить определенные свои желания, убедить или даже победить собеседника.
Все мои эмоции были похожи на снег, небрежно раскиданный по краям дороги снегоуборочной машиной. Они замирали во мне, как грустный велосипедист, которому пришлось сойти с дистанции на полпути.
Этому молчанию, которое передавалось из поколения в поколение, я научился еще ребенком. Нам ничего не рассказывали, а мы даже и не думали спрашивать. Будто бы, задавая вопросы, мы нарушали право родителей на молчание. Теперь же я часто думаю, почему мы не задавали никаких вопросов? Потому ли, что любопытство было признаком невоспитанности?
Дедушек и бабушек уже не было в живых, поэтому у них мы спросить тоже не могли. А вот моим детям повезло гораздо больше: пускай они не застали живыми дедушку с бабушкой по отцовской линии, зато дедушку с бабушкой по материнской линии – да. Слушая их рассказы о прошлом, они проникались чувством невероятной нежности, а вместе с тем и ностальгией. Благодаря этим рассказам они узнавали сами себя.
Я же знал только бабушку по материнской линии, о папиных родителях мне было неизвестно ровным счетом ничего. Для меня они были как почтовые марки, которые вместо альбома прилепились куда-то к моей памяти. Я как будто коллекционировал воспоминания. Кто знает, почему все эти внутренние связи были нарушены, почему это повторялось раз за разом и какое значение могло иметь.
Безусловно, немалую роль в том, что эти внутренние связи были настолько нарушены, сыграл тот факт, что нам было известно лишь о некоторых эпизодах семейной истории, и в нашей памяти хранились воспоминания только о нескольких поколениях.
И потом долгое время мы жили словно в беспамятстве, занятые погоней за своим правом на жизнь и существование. Пробуждение и осознание себя произошло слишком поздно. Особенно осознание себя как армян, которое многих накрыло после землетрясения в Армении в 1988 году.
Тогда очень многие вдруг в полной мере прочувствовали свою принадлежность к армянскому народу: кто-то впервые отправился на родину, кто-то потом возвращался еще не раз, чтобы оказать помощь своей стране, а кто-то, как я, не сделал ровным счетом ничего. Я был слишком занят своей жизнью, работой, детьми и прочими вещами. Это пробуждение было не нужно многим из нас, но что мы могли поделать?
За всем этим последовали многочисленные путешествия, полные страха, если можно это так назвать.