Проклятие египетской жрицы. Дмитрий Григорьев
прекрасней. Они метали молнии. Сон как рукой сняло.
Мы сели за стойку. Я заказал еще одну «Кровавую Мэри». Танюшка от спиртного отказалась, энергично мотнув головой.
– Что это было?! – спросил я через какое-то время.
– Извини, – она приподнялась на барном стуле и чмокнула меня в щеку. – Чтобы меня понять, надо всю жизнь провести в казарме!
– Если честно, то я в казарме жил только в учебке, а на корабле у меня был свой кубрик в санчасти.
– А мне повезло. Отец устроил мне такое удовольствие! Подъем, прием пищи, учеба, отбой! Раз в неделю личное время! А я не хочу личное время раз в неделю! Я хочу как все нормальные люди!
Она опять начала заводиться.
– Ты быстрый танец умеешь? – прервал ее я. – Научи, а?
Пришлось немного попридуриваться на танцполе. Я неуклюже и невпопад повторял движения Танюшки, чем откровенно развлекал подуставшую публику.
– Эй, Рик, когда успел плясать разучиться? – чуть не сдал меня с потрохами знакомый голос, по-моему, Вовкин.
Но Танюшка так веселилась, что не обратила внимания.
Наконец, музыка кончилась, моя учительница танцев повисла на мне.
– Сколько времени? – пропыхтела она.
– Без четверти два.
– Ответ неверный! Три с половиной склянки!
– Виноват! Исправлюсь!
– Поехали! – она потянула меня за руку к выходу. – Папа, наверное, уже спит!
На улице было пусто. Холодная майская ночь загнала курильщиков внутрь. Стоявшая поодаль девятка поморгала фарами. Я махнул, мол, подъезжай.
– В Тимяшкино поедешь? – спросил я водителя.
Тот молча кивнул. Я подсадил Танюшку и проверил карман с конвертом, где лежало девять пятитысячных купюр и сдача с «Кровавой Мэри». Водила попался неразговорчивый, и это радовало. Мы молча катили по Петродворцу. Справа проплыл светящийся огнями ресторан, памятное посещение которого было началом краха моей карьеры.
Той осенью именно сюда меня затащила секретарша нашей завкафедры. В тот день, когда Сруль впервые вторгся в мою жизнь и разбередил меня своими намеками, я помчался прямо к ней.
«Наша Пышка должна знать! Все приказы печатает она! Да и ни один слух мимо нее не проходит».
Когда я влетел в приемную, Маришка аппетитно уписывала эклер.
– Марина Георгиевна! У вас есть пара минут?
– Шурик?! – удивилась она. – Для тебя? Больше, чем пара, много больше! Я вся ваша! – она эротично облизала нижнюю губу и медленно погрузила эклер в ярко накрашенный рот.
– Ну, Марина Георгиевна!
– Шурик, ну какая Марина Георгиевна? Для тебя я просто Маришка!
«Бабе под сорок, а она все Маришка! – закипело внутри. – Уж коли на то пошло, тогда Маришища!»
Тут я был неправ. Полнота ее совсем не портила и распространялась исключительно на тело, оставляя довольно милую мордашку без второго подбородка.
Сердиться, глядя на нее, было нельзя, и я тут же остыл.
– Маришка, что происходит? – перешел я на шепот, поглядывая на дверь с золоченой табличкой «Зав. кафедрой генной