Пять пьес ни о чём. Моисей Василиади
кивнули и промычали. Это ты наказал Светке, чтоб машины подальше от дома ставили?
Филипп. Ну вот потому так и здороваются. Обидели людей, и не токмо соседей, крепко весь народ обидели. Теперь всё будя не то… Всё, чё ни делай теперя, не исправишь ничего… Машину вот таку большую, крикливую, ресторан, магазин, гостиницы… Увидит и всё, серчают. Натворили дел, ох каких дел… Говорил Светке, а этому и говорить без пользы, не надо много всего, ежели у тебя много, у другого мало будет. Пущай и у других чё-то будет. Будет место свободно, придумают чё-нибудь. Нет – хапают да хапают, надо да надо… Совестно так жить Андрюха, совестно. Из дому никуда глаз и не кажу. А если куда пошёл, фуражку натянул и глаза к долу. Всю жизнь попортили с этой нечистой похабной заразой, худо всё стало… Киря говорил, вродя у вас там порядок аль как?
Андрей. Сложно всё. Но, знаешь, Питер – особый город… Наделали, нахапали, настроили, набезобразничали – всё это есть, но не так, как по всей стране, особенно в столице Родины. Дядька часто ко мне ездит, в отличие от тебя. Всё исходил. Мы с Варькой о таких местах и не слышали, все музеи, архивы все какие-то, и как его пускали… Но он-то всюду пройдёт… Нас пристрастил к походам по музеям. Так вот он, побывав в Питере уж раз сколько, исторический ведь он закончил, такое мне однажды сказал: Питер исторически отторгает всё пошлое и мерзкое. Он прав. Но я после этого свозил его на окраины и его оптимизм поиссяк. Здесь, говорит, не справились. Брат у тебя голова…
Филипп. Ты малой был, на краю улицы ток был, за стадионом…
Андрей. Воробьёв там на зерне сетками ловили, шашлыки делали. Вкуснее жареных семечек. На углу там маслобойня была. Хозяин толстенный такой, Шершень. Он и был похож на шершня.
Филипп (оживился). Шершнёв, потому и Шершень. Вот я про его, про Шершня, и толкую. Он лет шестьдесят тому про Кируху молвил – этот фрукт далеко пойдёт, если гниль его не попортит. Мужик с головой был. Вот он шибко много денег делал. Масло – хорошие деньги, мы ему семечки в мешках возили, а он нам масло. Пахучее, аж сейчас, того, запахло. А кака макуха… Конфет не надо. Никто его никогда не корил, по причине, что жил скромно, и если у кого беда – он первый там, и сразу то да то. Так и должно быть, когда у тебя много. Хочь Светка тоже это делает, детский дом содержит. Много делает…
Андрей. В старом таком, большом кресле, такой сельский король всегда у дома своего сидел. В школу мимо его дома. Подзовёт, макухи даст… да… Сейчас семь?
Филипп. Де-то… (расстегнув рукав рубашки) Девятнадцать часов семь, того, минут. Так вернее. Так давай поесть принесу?
Андрей. Не, пап, спасибо. Дядька не заходил? Что-то хотел мне вчера поведать, да народу много было.
Филипп. Счас прискачет. Надушится и прискачет. У него наблюдательный пункт на чердаке. По лестнице туда и в бинокль зырит, как только увидит – Надюха фартук надела, карманы семечками набила, он тут как тут. Кажный день этот манёвр проделывает. Счас будет. О, вон, слышишь, свистун идёт.
Кирьяк.