Звëзды на дне стакана. Юрий Нестеренко
сам. И звездочки свои выслужил честно. И письма писал редко…
«Погоди, успеем. Есть повод поважнее.» Леха снова полез в «дипломат». «Тьфу ты, про лимон забыл.» Но вместо лимона достал маленькую красную коробочку. Построжев лицом, встал. Невольно следом поднялся и он. Твердым командирским, чуть звенящим голосом, каким доводил боевую задачу, Леха отчеканил: «Сержант Григорьев, по поручению командования за образцовое выполнение интернационального долга, проявленные при этом мужество и героизм, спасение в бою командира подразделения вручаю Вам правительственную награду.» И достал из коробочки орден Красной Звезды. Посмотрел на коричневый больничный халат и – отдал в руки. «Вольно, сержант», хлопнул по плечу, «можно расслабиться.»
Он смотрел на темно-красную эмаль пятиконечной звезды, на серебристую фигуру красноармейца с винтовкой в центре… и вдруг сжал ее крепко, до боли.
«Давай ее сюда, обмыть надо.» Леха снова наполнил пиалки и в одну погрузил звезду. «Честный солдатский орден. Твое здоровье.» Он махнул свою залпом. «Спасибо, брат. Должник я твой на всю жизнь.»
Он свою пиалку выпил медленно, пока губы не коснулись эмалированного металла. Достал орден, положил в коробочку, коробочку убрал в карман халата.
«Тут еще вот какое дело…» Леха снова полез в «дипломат, достал, наконец, лимон и еще две красные коленкоровые коробочки. «Это Витька и Сереги, дружков твоих.»
Витек был саратовский, из детдома. С виду щуплый, кожа да кости. Но злой и выносливый, как верблюд. Его и прозвали «корабль пустыни». Или просто Кора.
Серегу растила бабушка. Любил он ее безмерно, в письмах врал от души, что служит поваром, лопает от пуза, у начальства на хорошем счету. Как уж там шло его дворовое детство в заводском районе Красноярска, не распространялся. Но однажды обмолвился: «Хорошо, что в армию забрали. Вовремя. А то бы сел.» Но пока служил, бабуля померла…
Что их сдружило, трудно сказать. Может быть то, что война пробудила в каждом из них способности, дарованные при рождении, но спящие до поры под спудом жизненных передряг… Наверное, это была какая-то форма психологической защиты. Другие находили иные способы. А Витька вдруг стал рисовать. И рисовал каждую свободную минуту. Лица… пейзажи… кишлаки и бытовые сценки из жизни местных жителей… Обладая цепкой памятью, он выхватывал и запоминал то, на что другие не обращали внимания. Рисовал только простым карандашом. Но рассвет на его рисунке, например, нельзя было спутать ни с каким другим рассветом где бы то ни было. А в глазах нарисованного дехканина читалось о чем он сейчас думает…
Его вот в стихоплетство ударило. Правда и книжек в детстве он перечитал немало, спасибо сестре, читать научила рано.
Серега, «Удод», с вечно торчащим хохолком волос на макушке, играл на гитаре и обладал уникальным музыкальным слухом. Батальонная «общая» гитара прочно прижилась над