Batafurai (Бабочка). Георгий Демихов

      «Конитива…» Написал первое слово приветствия и надолго задумался… Что дальше? И зачем? Меньше всего он хотел, подобно другим, «цеплять» неизвестную женщину на жалость. И больше всего боялся соврать. И рассказывать всю правду о себе не хотел тоже. И не получить ответа боялся. И главное, он не мог себе самому объяснить, зачем это?

      Мучился, подбирая слова, стараясь удержаться от попытки объяснить, как случилось, что он оказался по другую сторону жизни, в одночасье лишившись всего: семьи, друзей, работы, определенного, казалось, незыблемого статуса и связанного с ним уважения. Не умея и не желая оправдываться, наивно для своих лет полагая, что правда сама за себя скажет, он получил от судьи по максимуму. Хотя мозг подсказывал, что если уж выговаривать все, что долгое время не давало спать, есть, думать, то, что, как стадо взбесившихся слонов, вытаптывало чахлые ростки надежды, то, что как верховой пожар, не сожгло, но задушило робкие побеги веры, засыпав их холодным пеплом отгоревшей любви, если выплескивать весь этот коктейль непережитых чувств и эмоций, то – на человека незнакомого, далекого по всем мыслимым критериям. Для этого подходит еще Бог. Но молиться он не умел. А еще хотел получить ответ. Живое человеческое слово.

      Поймав себя на противоречиях, он едва не бросил затею. Рука уже потянулась скомкать листок, но глаз остановился на первом и единственном пока слове: «Конитива…»

      Он написал коротко и сухо: «Я – простой заключенный. Зек. Мне сорок лет. Когда-то, побывав в Японии, я очень заинтересовался культурой Вашей страны. Если Вас не пугает перспектива совершенствовать русский язык в общении с таким, как я, то был бы рад вам помочь.» И, бросив взгляд на прилипший к мокрому стеклу и как будто наблюдающий за ним посеревший в сумерках лист тополя, приписал:

      PS. Сорванный ветром, неприкаянный

      Лист тополя до жилки мне знаком.

      Так хочется хоть с кем-то говорить…