Чужестранка. Диана Гэблдон
хвостами от мух. Я быстро потеряла интерес к их долгой дискуссии о родословной нескольких лошадей (не тех, что паслись на лугу), о секретах разведения чистопородных скакунов, накопившихся за последние несколько лет, а также о непостижимых для меня особенностях лошадиной конституции – сухожилиях, холках, крупах и тому подобных анатомических частях. Я различала у лошадей нос, хвост и уши, прочие тонкости были мне недоступны.
Откинувшись назад, я оперлась на локти и грелась на солнышке. Этот день казался здесь, на лугу, на удивление мирным, все шло своим путем, безмятежно, суета и печали человеческой жизни остались где-то за скобками. Быть может, такой вот мир обретаешь на лоне природы, вдали от домов с постоянным снованием и мельтешением. А может, мне так показалось после работы в огороде, где я ощущала тихое чувство радости от работы с растениями, удовлетворение от того, что я помогаю им расти. Вероятно, сыграло свою роль и то, что для меня нашлось дело, что я больше не буду бродить по замку неприкаянной тенью, словно случайная каракуля на пергаменте.
Несмотря на то что я не принимала участия в беседе на лошадиные темы, здесь, на лугу, я не чувствовала себя лишней. Старина Алек воспринимал меня как деталь ландшафта, Джейми, который время от времени бросал в мою сторону взгляд, тоже, в целом, не был озадачен моим присутствием, особенно после того как они перешли на гэльский с его скользящими ритмами, – верный признак того, что шотландец увлекся разговором не на шутку. Я, разумеется, ничего не понимала, но их речи успокаивали меня, как успокаивает жужжание пчел над цветущим вереском. Удивительно умиротворенная и к тому же сонная, я отбросила все мысли о Колуме и его непростой натуре, о моем двусмысленном положении и прочих неприятных вещах. «Довольно для каждого дня своей заботы», – всплыла уже в полусне из каких-то закоулков памяти строка из Евангелия[10].
Некоторое время спустя я проснулась – то ли потому, что набежали облака и потянуло холодом, то ли оттого, что изменился тон мужчин. Они снова перешли на английский и говорили о чем-то серьезном, совсем не так, как болтали о лошадях.
– До собрания осталась всего неделя, – произнес Алек. – Ты, паренек, уже решил, что будешь делать?
Джейми вздохнул.
– Нет, Алек, не решил. То одно выберу, то передумаю снова. Конечно, мне нравится работать здесь с тобой и с лошадьми. – В голосе у него звучала улыбка, но эта веселость исчезла, когда он продолжил: – К тому же Колум обещал мне… ну, ты знаешь об этом. Но поцеловать железо и принять имя Маккензи и изменить всему, что принадлежит мне по праву рождения? Нет, даже думать не желаю.
– Ты такой же упрямец, как твой отец, – проворчал Алек, но в его голосе прозвучало одобрение. – Во всем на него похож, только ростом выше и волосы светлые – в материнскую родню.
– Ты его знал? – с интересом спросил Джейми.
– Знал не очень хорошо, но слышал много. Я ведь здесь, в Леохе, появился как раз перед тем, как твои родители поженились. Послушать разговоры Колума и Дугала о
От Матфея, 6:34.