Иночим великанов. Апокрифы Мирадении. Демьян Брауде
ногтями, чувственно произнесла, блеснув лазурно синими глазами на пробивающимся свету свидетелю их беседы анемаи пересекающей преграду мнительных занавесок.
– Мы возродим его. Наш сын уже готов, Мирадея при всей вздорности не сможет ему отказать, какой бы остервенелой шпилькой она не была. Если втуне её грез, теплиться тяга править, ей потребен принц. Токмо представь, наш сын в комплоте с силами Лирры идет на штурм Леденёного замка. Разве не этого ты алкал? Отправиться с ним на отвоевания земель Ревении вспять под права длань людей?
Короля коснулась шепотка уколовшей надежды. Его казалось, свинцовые сведенные скулы растаявшим льдом растянулись, а глаза просияли, показав его вызволенные из пучины неладных раздумий зеленоватые очи, из распустившихся оков присушенных век.
– Ну, так мы исходим? – опять же с пригоршней ехидности наигранно поинтересовалась королева, сжимая его размякшую длань, которая казалась, ожила, и отвечала ей вырванным теплом, и нежностью.
– Мне пригрезилось, мы все выжидали тебя? – посветлел король. Флагения неподвластно улыбнулась своим утонченным ртом, и они выходили из душных покоев, повисших в спертых веяньях духов испарин вымученных сборов.
Проходя под руку по подсвеченной ребрами, колон, остова, широкой односводчатой закопчённой галерее с бюстами правителей и их жен, они единодушно улыбнулись своим алебастровым прообразам, выточенным из камня. Висевшие поверх них на карамельных стенах портреты в натуральную величину, были писаны в их лучшие годы, и Сибульт слегка понурился, сличая себя нынешнего со своей молодой озорной подобравшейся копией. Зато горделивая Флагения не чувствовала не малых доли укора от молодцеватой близняшке. На обжившимся в галерее портрете она оцепенела в семнадцати летах, и нотка неопытности в её обескураженном лице, и висевшие бахромой наряды, были не сопоставимы и буквально сметены с родства, её пылающего нынешнего темперамента, и она чуток горделиво зарделась, ухватив мужа сильнее, отчего и он воспарял духом. Под ними был устлан ворсистый темно бурый ковер, а вездесущая расквартированная по нишам стража в закрытых сахарных шлемах, отблескивающих от плачущих свечей подвешенного с собственной тенью паникадила, чопорно прижатые к стенам, назойливыми искрами лат мешала им предаться светской беседе. Но все их чаяние была на небольшой проблеск свободы подобранным языкам перед входом в тронный зал. Высокий расписной потолок, перешедший в желваки нервюры, усиливал глухое рокотавшее эхо раздающиеся в конце коридора, и латники то и дело дергались при очередном стравленным стенами истошном отголоске.
– Это должно быть, прославленный менестрель Гуик, – заметила Флагения, нехотя позвякивая стравленным голоском в такт, отдаленным мелодиям. Получалось недурно.
– Бьюсь об заклад, уже доходит до каденции, – подхватив, подметил Сибульт, хотя понимал, что ему приятнее скорее его классические