Апостолы и грешники. История одного побега. Александр Куприн
зачем я поперся в это паучье гнездо?»
Месяц назад на третьем этаже этого здания у него была отобрана подписка о неразглашении обстоятельств, связанных с помещением агента Немца в следственный изолятор. Подписка бралась очень драматично – в большом кабинете за столом под огромным портретом Дзержинского, выложенного из разных кусочков дерева. Всего присутствовали трое в гражданском, и понять, кто из них хозяин кабинета, было невозможно. Говорилось разное об обязательстве хранить тайну и прочее, но крепче всего запомнились слова сухощавого пожилого пижона, несомненно генерала, сказанные на прощание вполголоса:
– Вот, Валерий… эээ… Эдуардович, тут товарищи много говорили о необходимости молчания, но никто не разъяснил, какие вас ждут последствия, если нам вдруг станет известно, что вы обсуждали эту историю, например, с коллегами. Так вот в этом случае вам не грозит выговор или увольнение, вам не грозит даже тюрьма. Мы вас просто… – он, взяв со стола карандаш, сухими длинными пальцами ловко начал его быстро-быстро вращать и вдруг резко остановил резинкой вниз. Затем, глядя прямо на Долина, провел этой резинкой по столу вправо-влево, словно стирал с полированного дерева написанное там слово. Некоторая наигранность этой сцены не произвела на опера большого впечатления, главным образом оттого, что он ощутил волнение, которое несомненно испытывали сами чекисты. В воздухе кабинета висела нервозность и страх. Но боялись, кажется, только его обитатели – сам же Долин был относительно спокоен – он просто не чувствовал за собой никакой вины. Да и не знал, о чем речь вообще и в чем смысл этого нагнетания ужаса. Ну, одолжили агента – но не сам же я его навязывал! Ну, что-то не срослось – опять же, не я планировал, организовывал и проводил эту внутрикамерную разработку. Чего меня-то стращать? Я даже не ведаю, что именно у них не срослось и куда пропал Немец, с которым мне теперь запрещено встречаться и дело которого у меня изъяли. Странно, что они ни словом его не помянули… боже мой! – да они его «стерли», твари!
К Немцу майор относился с большой долей симпатии и доверия. Ему интересно было общаться со своим агентом, и встречи их были мало похожи на служебные. Присутствовало в них много юмора, интересных историй, ну и, конечно, некоторое количество оперативной информации. При других обстоятельствах они могли бы стать лучшими друзьями. Одногодки, коренные москвичи – в них было много похожего, но Долин – природный, неисправимый пессимист, в то время как стакан Саши Панченко всегда наполовину полон. Кроме того, замкнутый в работу Долин проигрывал подопечному интеллектуально. Забавно, что в обязанность опера входит воспитание источника, расширение его кругозора и прочее. С Немцем же все получалось ровно наоборот – ну как можно учить жизни человека, который эту самую жизнь хлебает столовой ложкой? Который не имеет никаких начальников, легко ориентируется в любом крупном городе Союза, делает, что хочет и когда хочет, а месячная