Послушание Сталина. Николай Фёдорович Шахмагонов

         Цесаревич улыбнулся и сказал:

      – Нет, нет. Тут не согласен. С нами обитает гений чистой красоты. С нами. Василий Андреевич мне говорил, что из этих его строк Пушкин взял в своё знаменитое стихотворение вот именно это. Помните: «Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты…» Вы, именно вы, милая Алёнушка, гений чистой красоты.

      – Ну что вы, что вы?

      – Не спорьте, не спорьте…

         Цесаревич взял её руку, поднёс к губам и коснулся того места, где заканчивалась лёгкая перчатка.

      – Настоящий мужчина, – продолжил он. – Обязан быть решительным, смелым, обязан быть властным, обязан уметь вести за собой в бой… Но он обязан чувствовать «гений чистой красоты», понимать прекрасное, владеть не только резким языком командным, но и языком изящной словесности.

         Он снова коснулся её руки, полу-обнял за талию.

      – Ой, нас, кажется, ищут, к нам идут.

         Шёл граф Адлерберг. Больше никто не решался нарушить уединение цесаревича и прекрасной дочки хозяина имения. Но это уединение становилось уже, мягко говоря, слишком затянувшимся.

      – Да, да граф! – кивнул цесаревич, упреждая какие-то слова, которые тот должен был произнести. – Мы идём. Что там?

      – Вечерний чай…

      – Ах, вечерний чай… Да, да… Мы сейчас. Ещё пару минут.

         Цесаревич был в этом месте и в эти часы главным, самым главным. Он мог решать и делать, казалось, всё, что его душе угодно. Но это только казалось. И он в значительной степени являлся пленником этикета – тех ограничений, которые придумали себе люди, чтобы сделать свою жизнь сложнее, скучнее и неинтереснее. Ограничения в «многомятежных человеческих хотениях» – любимая фраза Иоанна Грозного – необходимы, но важно, чтобы они исходили не от нарочитого «держать и не пущать», а из сердца, из души, порождённые не только знаниями порядков и правил, а воспитанием – правильным, назовём его патриархальным, – воспитанием, которое всегда выше образования, превращающегося в образованщину, если нет воспитания.

         Цесаревич Александр Николаевич с самого раннего детства демонстрировал свои образованность – не случайно, ведь у него были лучшие учителя – и воспитанность – ведь у него был необыкновенный, талантливый, чуткий, но в то же время, если нужно, требовательный и жёсткий воспитатель – Василий Андреевич Жуковский.

         Ну а уж педагогом Жуковский являлся отменным. В молодости он проявил себя учителем нескольких поклонений своих племянниц по многим предметам, а в особенности по изящной словесности. Но и он однажды не выдержал искушения и горячо, до беспамятства влюбился в одну из своих учениц, с которой состоял в слишком близком родстве, чтобы надеяться на что-то серьёзное в их отношениях.

         Отменное воспитание цесаревича тоже не смогло оградить его от влюблённостей во фрейлин. И вот теперь он снова оказался в плену своих чувств, быть может, самых сильных и искренних в его жизни.

         Они вышли из беседки и направились к дому,