Умереть на рассвете. Евгений Шалашов
корова доказала —
бык пришел, арестовал!
– Э, старый пень, – беззлобно сказала мать, укутываясь в платок. – Всю ночь его карало, а туда ж… Куда и влезает-то? Ты, Ваня, не будь таким, как батька-то.
Ивану было грустно и смешно. Мать ему говорит, как непутевому парню, а не мужику, тридцати с лишним лет, который прошел и Крым и Рым.
– Из-за лесу выезжаить конная полиция,
Становитесь девки задом, будить репетиция!
Отец, допев складуху, свалился со скамьи на пол и захрапел.
– Ой, Вань, ты его на брюхо положи, – запричитала мать. – А самогоновку-то эту надо подале прибрать. Найдет, выжрет всю. Околел бы, от самогоновки-то, так я бы и реветь-то не стала! Похоронила бы, да и ладно, без него и жить лучше.
Оставив отца спать, Иван решил пройтись по деревне, посмотреть – что там и как. Набросив на плечи шинель и, по въевшейся в плоть и кровь привычке, сунул за пояс армейский наган, пошел от одной околицы до другой. Иван шел, осматривая покосившиеся дома, заброшенные колодцы. По сравнению с девятьсот седьмым или даже семнадцатым годом – грустное зрелище. Парочка построек, выглядевших приличнее – под железными крышами и с крашеными ставнями, дело почти не меняло. От гулянки стало тоскливо. Так тоскливо, что пожалел недопитый самогон, и накатилась досада на отца.
«Вот сволочь старая, – подумал Иван. – Бабу мою драл, самогон выжрал». Но, рассудив здраво, решил, что обижаться грех – не пропадать же добру? (Хошь самогонке бесхозной, хошь бабе.)
– Эй, мужик! Стой, кому говорят! Документы покажи! – услышал Иван грозный окрик и нехотя поднял глаза на смирную кобыленку, на которой сидел некто в кожаной тужурке. Судя по ремню с провисшей кобурой – начальник. Под фуражкой с синей звездой имелась и морда – толстая, с короткими белесыми усиками. Таких вот, толстомордых и наглых начальников Иван не любил. Вроде плохого ничего они ему не сделали, а все равно не любил.
– Ты чё, оглох?! – рыкнул толстомордый. – Я кому сказал – документы покажи!
– А ты что за прыщ, чтобы я тебе документы показывал, а? – усмехнулся Иван, не особо испугавшись. Судя по чалой лошадке – это и был начальник тутошней милиции. Ну, не хрен и начальник!
– Тебе по уставу положено – прежде чем документы требовать, самому представиться надо!
– Ты чё, мужик, против Советской власти идешь? – вызверился толстомордый, кладя руку на кобуру. – А ну-ка, руки живо поднял и встал смирно! Э, да ты че…
На начальника смотрело дуло нагана. Иван, не расстававшийся с оружием ни днем, ни ночью, выхватил свой револьвер раньше, чем начволмил отстегнул непослушный клапан.
– Ну вот, а теперь с лошади слезай, мандат показывай, – приказал Николаев толстомордому.
Зотин слез с кобылы с кряхтением, как столетний старик. Чувствовалось, что ему страшно, но продолжал хорохориться. Разворачивая мандат, милиционер пригрозил:
– Ты знаешь, что тебе будет за угрозу оружием представителю власти? Под трибунал пойдешь!
– Я же не знаю, кто ты такой – может, бандит с большой дороги?! – возразил Николаев, забирая