Кортик капитана Нелидова. Татьяна Беспалова
грязная, а семья садовника в большой чести у Кирилла Львовича и Анны Аркадьевны, и Клавдия могла бы заниматься кружевоплетением или приготовлением варенья из ранней земляники, но дочка садовника любит вольный воздух сада, запах разнотравья и простые песни.
Лариса ждёт, когда матушка закончит разговор и садовник сойдёт с террасы. Ларисе не терпится сообщить матушке о крайне важном деле. Но родительница так увлечена своей геранью, что вовсе не замечает ни родной дочери, ни её нетерпения. Поэтому Лариса расхаживает взад и вперёд по террасе, нарочито громко стуча каблуками.
«Матушка, матушка, на крылечко идут, сударыня матушка, на крылечко идут!.. Дитятко милое, не бойсь, не пужайся…»
Вот садовник сходит с террасы. Его сутулая спина скрывается за углом дома. Матушка поправляет на плече шаль.
– Ларочка? Одуванчик ты мой золотой!
– Мама! Ну сколько можно! Я жду уже полчаса. И не называй, пожалуйста, меня одуванчиком.
– Отчего не одуванчик? Все так тебя называют, и я ничем не хуже остальных. Ты хочешь налить мне чаю? Присядь к столу. Самовар ещё горячий.
– Не до чая. Есть разговор. Важное дело. А относительно одуванчика – это ты первая начала. Следом за тобой папа, а потом уж и остальные. Перестанешь ты так называть – перестанут и другие.
– Жестокая ты! – Губы матушки улыбаются, но глаза скрываются в тени лиловой шляпы. – У матери в горле пересохло, а дочь отказывает ей в чашке чая.
«Матушка, матушка, в нову горницу идут, сударыня матушка, в нову горницу идут!.. Дитятко милое, я тебя не выдам!..»
Голосок Клавдии звенит под стать тонкому, английскому фарфору. Лариса расставляет чашки, наливает чай из чайника, добавляет остывающий уже кипяток из самовара.
– Свежее земляничное варенье, – говорит она. – С пенками, как вы любите.
– Да, милая.
Матушка сидит, заложив левую ногу на правую. Из-под кружевного подола кокетливо выглядывает носок её атласной туфельки. Ах, как Ларисе хотелось бы в сорок пять материных лет, после нескольких родов и на фоне покойной провинциальной жизни сохранить такую же стройность стана и живость ума.
Ларисе уже двадцать три. В семье она старшая из детей, и на пяток годов старше любого из доступных в Тверской глуши кавалеров. Старше всех кроме одного – Ивана Савельевича Русальского. Пожалуй, Лариса совсем уже взрослая, а с замужеством всё ещё не определилась. «Липовый мёд» – огромная усадьба с английским парком и отлично, по-европейски возделанными угодьями, но в остальном порядки здесь русские. Прислуги много, и порой она изнемогает от безделья. Плетут друг против друга интриги, шепчутся. Лариса несколько раз слышала, как любимица Кирилла Львовича Боршевитинова, своевольная, словно она и есть хозяйская дочь, и не слишком умная Клавдия-певунья, не скрываясь жалела Ларису. Нянькина дочка позволяла себе произносить колкости, которые многим могли бы показаться обидными. Многим, но не Ларисе. А Клавдия за свои проделки не единожды получала от няньки не