Трудармия. Повесть. Александр Вегнер
трубы и швыряет в окна. А вагоны всё мелькают один за одним: низкие платформы, заставленные чем-то, укрытым брезентом и, видимо, секретным, теплушки с людьми.
Спешат, спешат поезда! На запад, на запад! К фронту. Вот ещё люди прибыли.
– Откуда?
– Из Довольного.
– А мы из Чулыма.
Хотят войти, но их встречают люди в форме: «Нет места, не толкитесь, подождите на улице. Сейчас посадка.
На самый дальний путь почти незаметно подкрался паровоз с теплушками и встал.
– Наверно, наш!
Команда:
– Выходи!
На улице кто-то хватает за руку:
– Maria! Ś bist wohl du?!8
Тётя Эмма Кригер – мамина сестра! Хоть один родной человек будет рядом с ней!
Обнялись, поцеловались.
– Тётя Эмма! А вас-то почему взяли. Вам же уже сорок пять.
– Ещё нет, только через две недели будет.
– Знаю, но я подумала, что две недели не считаются.
– Сейчас каждый день считается.
Пошли, действительно, к тому поезду с теплушками. Перекличка. Кого назвали – два шага вперёд. Один военный выкрикивает по списку. Другой стоит рядом, следит, выходят ли названные.
– Рядом становиться! Рядом с предыдущей!
Ох долго! Подальше, к хвосту, такая же толпа. Тётя Эмма успела рассказать, что живёт в деревне, далеко от райцентра. Осенью или весной – грязь непролазная. В прошлом году четыре дня ехали из Каргата на лошадях. Телеги вязли по самые оси. Всё безотрадно: болота да камыш, и серое небо над головой.
– Ну да теперь привыкли. Овец пасла… А вы как? Слышала, что в Кочки попали…
– Да. До весны на квартире жили, теперь в землянке. Бабушка совсем плохая. Может умереть с минуты на минуту. Или уже умерла…
– И я отца оставила на эту… на Давидкину жену. Мужа и Давида ещё той зимой забрали, а у неё ребёнок – два года. Из-за ребёнка и не взяли. Я уехала, так на ней теперь дитё двухлетнее и наш отец восемидесяти пяти лет. А она бестолковая – боюсь, обоих уморит. Ох, помню я маму, как она сидела за столом и грызла сусличью ножку… Эта картина со мной будет до смерти. Тогда она умерла от голода, теперь, видно, очередь отца.
– Моя мама тоже это вспоминает. Она же тогда у вас была… Видела. Тоже мучается, что ничем не могла помочь.
– На ней были родители твоего отца. Что она могла?! Так уж, наверно, Бог хотел.
Наконец, первый военный передал списки, по которым выкликал фамилии, второму – тому, кто следил. Тот расписался, подложив планшет. Ага! Первый сдал, второй принял.
– По вагонам!
Двери отъехали. Полезли в вагоны. Напротив входа – печка-буржуйка. С обеих сторон от неё двухэтажные нары. Занимайте места! Где лучше? Рядом с печкой? Но и дверь недалеко, а плотно ли заделаны щели? Нет, лучше посередине. Это не Мария решила, а тётя Эмма, которая даже сейчас сохранила умение рассуждать практически.
Мария! Это ты?!