Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера. Анна Владимировна Носова
да! Ваумар Эну был воистину чистокровным лучеруким вига! Такими же, согласно священной традиции, переходящей из поколения в поколение, должны были стать и его дети. Что за ослепляющая сила любви заставила его разорвать древнюю цепь идеальной аристократической фамильной вязи своего поцелованного талантом рода? Как посмел он столь изощренно надругаться над ней, соединив свою жизнь и судьбу с неизвестно откуда явившейся в Нуа девкой, акцент которой выдавал восточноводное происхождение? Нельзя сказать, что причиной всему было покоряющее совершенство черт ее лица или пленительные изгибы фигуры: экзотический облик юной Наиды не мог предъявить ни того ни другого. Единственным неоспоримым ее достоинством был неукротимый водопад иссиня-черных вьющихся волос, ниспадающий своенравными волнами до самой поясницы. Куда бы ни пошла молодая Наида, эти волны развевались за ней, следуя прихотливым порывам глубинных течений. Словно траурная фата. Именно так и поговаривали свободные от суеверий родственники влюбленного Ваумара, в конечном счете все как один отрекшиеся от «гнилого звена» своей высокородной цепи.
Сбылось нечаянное пророчество. И роскошные волосы – тайная гордость Наиды – окутали ее мрачной вдовьей вуалью. И рыдали безутешные пращуры Ваумара, когда в день похорон воочию узрели претворение в жизнь своей искусной ворожбы. Сквозь дымку слез черная фата спутанных волос невестки казалась им жестоким беззвездным небом, легшим всей тяжестью свода на ее поникшие плечи. Да только никто не обнял Наиду, чтобы облегчить этот непомерный груз и унять липкий страх за будущее – не за свое, за будущее маленькой, ничего толком не понимающей Илари…
Здесь, увы, тем более не следовало надеяться на внезапную милость лучеруких сородичей. Да, определенно смерть оступившегося на жизненном пути сына размягчила, а затем и вовсе расплавила серебряный панцирь их сердец. Она искупила порчу горделиво сияющей цепи поколений Эну. Ваумар – сын, брат, внук – был посмертно принят в лоно своей семьи: стихли громкие осуждения, порицания, укоры. И даже новоприобретенный обычай обмениваться тяжкими вздохами при упоминании его имени постепенно сошел на нет. Избирательная память родственников оставила в своих потертых складках только достойные черты и качества рано ушедшего представителя рода. Никто не смел даже косвенно, даже в свете настроений в обществе, выступать с опровержением его таланта как бесценного наследия пращуров. Что касается области применения этого таланта – непостижимые сюжеты картин Ваумара, – эта тема отныне стала закрытой. Зачем ворошить пыльные темные свитки прошлого? У кого их нет? Что принесут едкие клубы этой пыли, кроме горького привкуса на губах и землисто-прелых миазмов разрытой могилы? Тем паче что причина художественных фантазий кроется не в помутившемся разуме «сына-брата-внука». Нет, разумеется, все были не его идеи.
Семье лучше знать. Семье виднее. Она в едином скорбящем порыве направила указательные персты