Der Bergpfarrer Extra 42 – Heimatroman. Toni Waidacher
залах Германии, в Париже и Риме!
– Какое отношение это имеет к этой прекрасной скрипке, которая разрезала гундящий шум улицы и обратила её в большую музыкальную шкатулку?
– Не говори ерунды и не романтизируй попрошайничество. Я знаю, что такое настоящее искусство.
Я ничего не ответил, глубоко спрятав свою обиду. Я посмотрел на скрипача: его глаза были закрыты, а рука плавно летала из стороны в сторону, он играл «Адажиетто» Малера из пятой симфонии. С каждой минутой людей становилось больше вокруг него, они смотрели и даже не перешёптывались. Я огляделся и обнаружил, что Марлен ушла. Но мне не стало грустно, я не бросился её искать – я был обижен её словами. Неужели она правда считает так, неужели она правда не видит красоты в этом уличном, но талантливом музыканте? Она не видит красоты в простом, подумал я. Вот почему ей не удавалось понять красоты, живя в разных городах. Она окружена только роскошным, из-за этого не может оценить простой искренности. Я думал об этом, смотря в пустоту маленькой площади, где уже собралась целая туча народу. Внезапно скрипач перестал играть – и площадь заполнили громкие аплодисменты. Аплодировали люди рядом и вдалеке, жители ближайших домов выглядывали из окон и аплодировали. Казалось, аплодировал весь город, и я, пробудившись от своих размышлений, тоже начал аплодировать, затем посмотрел на скрипача: он неподвижно стоял, медленно оглядывая аплодирующих ему людей. Я видел, как в его зелёных глазах отражался жёлтый свет фонарей, как его рот замер в скромной улыбке. Марлен никогда не услышит таких аплодисментов, выступая в самых лучших залах мира, подумал я. Через полчаса маленькая площадь опустела, и я пошёл домой.
На следующий день я получил от Марлен письмо.
Мой хороший Роберт, не обижайся на меня за вчерашнее. И прости, что ушла, ничего не сказав. Ты лучше приходи к нам сегодня вечером: я покажу тебе коллекцию картин отца, а потом приедут гости – и будет концерт.
Остаток дня я провёл бесцельно блуждая по улицам. Моросил дождь, и под ногами хлюпали лужи. Я забыл о вчерашних размышлениях о Марлен и ждал лишь вечера. Я решил, что хочу показать ей свои рисунки. Рисунки, которые я никому никогда не показывал, но именно они были для меня самыми ценными и сокровенными, то, что я ценил как плод моего внутреннего мира.
Неизвестно, как я очутился на окраине Крафенбурга и брел по какой-то улочке. Замедлил шаги, оглянулся – и понял, что не знаю, где точно нахожусь. Улочка была пустынной. Вокруг ни души.
Вечером, когда я уже направлялся к Айхенвальдам, не знаю отчего, словно под впечатлением от случайно возникшей в голове картины Ван Гога, я решил купить букет подсолнухов. И когда я дарил их, Марлен обрадовалась, но в её глазах увидел, что они ей не понравились. Я не придал этому большое значение. Под мышкой я держал папку с рисунками.
– Проходи, Роберт, некоторые гости уже приехали, но мы начнем через час, а пока я покажу тебе картины отца.
– Подожди, Марлен. Я хотел бы показать тебе свои рисунки.
Я заметил, как ее глаза на мгновение изменились, стали прозрачными и холодными. Это я уже не мог