Савва из Агасфера. Катерина Дорогова
и поднял ее. – Что ты пытаешься разглядеть? Я мог бы…
Савва толкнул Иву и попытался ударить того.
– Зачем ты пришел?! Убирайся! Убирайся в комнату и не мешай мне, если молча постоять не можешь, – Савва вырвал одежду из рук Ивы и вновь бросил ее на пол. – Убирайся сейчас же! Убирайся! Убирайся!
– Да что с тобой? – Ива осторожно шагнул вперед. – Пойдем к тебе в комнату, ты расскажешь мне…
– Да оставьте же меня в покое!
Савва взвизгнул и толкнул Иву в плечо. Голый, с красными царапинами на коже, с обезумевшими, дикими глазами он казался помешанным. Ива попытался ухватить его за руки, но Савва извернулся, как змея, и упал на пол. Он подполз к зеркалу, лег на него всем телом, мелко дрожавшим, и зарыдал в голос. Зеркало сотрясалось от напора Саввы, который, казалось, хотел пролезть внутрь. Иву передернуло, по горлу пробежала желчь. Он развернулся и, не оглядываясь, побежал в комнату, где заперся на ключ. Вопли не стихли даже за дверью: иногда рык или визг доносился из коридора. Ива вытащил из шкафа вату и забил ее в уши – но крик не умолкал. Он знал, что должен не прятаться, а говорить с Саввой, связывать его, если потребуется, но он зажимал уши пальцами и дрожал. «Я – не Гаврила, я не смог! Я не сумел, и Савва все понял. А если не понял, то поймет… ведь я не выйду отсюда, знаю, что не выйду. Трус!».
Ива подполз к кровати и упал на нее, закрыв голову подушкой. Он скреб стену, пока Савва за дверью бросался на зеркало. Все тело дрожало, ноги било судорогой, живот скручивало. Ива стал медленно дышать, когда услышал, что звуки прекратились и хлопнула соседняя дверь. Он протер ладонью холодный влажный лоб, провел ею по всему лицу и остановился на нервно дергающихся губах. Он даже не ощутил наплыва безобразия в голове, у него не было ни единой мысли, кроме одной: добраться до шкафа. Он неуклюже поднялся на ноги, ощущая сильную слабость, как после бега, и подошел к столу.
Письмо, обернутое в красную ткань с распустившимися концами, лежало на самом дне ящика, защищенное книгами и тетрадями. Бумага пошла волнами, но посередине ясно читалось: «Письмо первое, Ивану». Ива дрожащими пальцами рванул бумагу, и на руки выпал черный сложенный лист, на котором было написано белыми чернилами: «Иван, мой друг, мой товарищ и последователь…». Убористым, плавным почерком следовали строки, написанные близко друг к другу. Ива заскользил взглядом по буквам…
Иван, мой друг, мой товарищ и последователь! Должно быть, ты прочтешь это письмо не скоро, хотя я просил тебя сделать иначе. Я не смею винить тебя, ибо сегодня ты – прокурор. В этих письмах я изложу тебе целую историю, историю болезни Саввы, историю, прежде всего, болезни моей. Сперва я задумывал эти письма как некую повесть, но, боюсь, достичь конечной цели мне не удастся. Я не ищу прощения за совершенные грехи, не ищу и жалости; я нуждаюсь лишь в твоем честном слове, которое ты сдержишь, даже когда прочтешь эти страницы. Мне необходимо, чтобы ты