Мои любимые чудовища. Книга теплых вещей. Михаил Нисенбаум
случаями, когда он улыбался мне. Ну, не мне, конечно. Каким-нибудь моим клоунским выходкам. Быть своим Андрею Букалову – мечта. Вроде мечты о старшем брате. Если бы у меня был старший брат, ему следовало быть таким.
Рыбаков было совсем немного, и если бы не они, озеро ничем не отличалось бы от обычного заснеженного поля. Но при взгляде на рыбаков сейчас думалось не о рыбах, а о теплых рыбацких тулупах, валенках, рукавицах. Хорошо было бы сейчас переселиться в такой тулуп и в такие валенки, чтобы сразу сделалось тепло.
За Иван-озером пошла опять плотная тайга без опушек-передышек. Небо поскучнело, солнце скрылось, и лес казался монолитом, колючим морозным ущельем, по дну которого молча тянулась стайка пацанов на лыжах.
Если бы мы сейчас шли с родителями, лес непременно разделился бы на отдельные деревья, каждое наособицу, потому что таким его видела мама. Мама останавливалась бы через каждые сто метров, показывая лыжной палкой куда-то вбок и восклицая: «Вы только посмотрите, какая красота! Какие у елки шубенки на лапах!». Я бы снисходительно смотрел, ничего не отвечая, но тоже видел бы, что деревья особенные и лес полон этих припрятанных сюрпризов для глаз.
С родителями мы ходили на лыжах каждые выходные, так что я был уверен, что катаюсь лучше большинства пацанов. Первые пару километров я шел в обычном прогулочном темпе, но не обогнал никого, кроме Пончика. Пончик немного отставал, потому что у него не было лыжных ботинок и металлических креплений, валенок часто выскальзывал из ремешка, так что Пончик должен был время от времени останавливаться и подтягивать ремешок.
После озера я решил вырваться вперед, хотя бы для того, чтобы немного согреться. Но как я ни припускал, как ни наддавал, ничего не менялось. Сзади был только Пончик, а все остальные бежали впереди. Спрашивается, какой толк каждую субботу таскаться на лыжах до Исы и обратно, если это не дает никаких преимуществ?
Внезапно лес кончился, впереди открылись поля, среди которых кое-где высились курганы. Поля были росчистями, их освобождали от леса грейдерами, а комли вместе с корневыми подошвами сваливали в кучи посреди поля. Постепенно эти неплотно прилегающие и отчасти даже висящие в воздухе прошитые корнями комья поросли крапивой, иван-чаем и малинником.
Я нередко бывал здесь, шатаясь вокруг Солодова лога, где у нас была дача. Малинники в конце июля были увешаны ягодой, но мало кто решался лезть в увалы: курган был изъеден черными лазами, ямами и ущельями, в которые проваливались сандалеты, а то и тело целиком. Еще неизвестно, что там водится в сырых, невесть куда ведущих норах.
И все же иногда соблазн пересиливал. Вооружившись длинной палкой, я начинал восхождение на увал, осторожно намечая каждый шаг: сначала почти не касаясь поверхности, потом пытаясь понять, насколько она шаткая и наконец опираясь всей тяжестью, стараясь впиться в бревно всеми неровностями подошвы. Наконец, дрожа от напряжения, добирался до малиновых кустов. Вблизи каждый раз