Есть только острова. Евгений Морозов

      Сука-диван – как прогибался под твоими мыслями,

      весом, стыдом, мычанием, искрами из глаз;

      вытравить из себя пытаясь – лихорадочный яд,

      всё равно ты видел в голове мельтешащий образ…

      Переворачивался с боку на бок, прятал лицо в ладошках,

      до боли закусывал губы, как удила,

      прикладывал подушку к груди, вытягивался в струнку —

      всё равно в голове разносился тот женский образ…

      Что происходило в мозгу, как ты так прокололся?

      Разве можно надрываться от того, что зла не хотело,

      что не обморок, не остриё, не удавка на горле,

      не имеет конкретного места и самой причины…

      Робот номер 867, ты готов к любви —

      не жалеть ни штурма, ни семени, быть как бык;

      тётя Природа потянула за зверские паутинки —

      ты должен запасть-отжаться, угодить под очарование…

      Дура, ты видишь картинку с райскими яблочками,

      Адама и Еву, торопящихся влезть в одежды,

      стрекозу на стрекозе, росу – на острие листа,

      над крыльями умки – возводящих небоскрёб муравьёв.

      У меня есть кнопка, которую можно прижать, —

      яблочный сок потечёт, запоют заводные слова,

      я буду напоминать кривляющееся в детстве зеркало,

      буду отражать желанья, сюрпризы, туфельки…

      В сердцевине,

      в акульей лагуне,

      в борозде извилины

      ты всё вскакиваешь с дивана, и в самых твоих глазах

      видно – горит бессонно в кривой темноте

      первозданное, из прошлой смерти, зерно безумия.

      Сам ли ты есть, а не кто-то за тебя приходится

      мужем, ветром, дубом, свечным огарком,

      называется именем, думает, что свободен,

      боится – не может – распорядиться мыслями…

      А на деле всё хорошо. Только что выпал дождь.

      Потемневшая ягода рябины дрожит на ветвях.

      Потемневший забор вокруг школы весь из железа.

      И ты сам – из мякоти дикого океана.