Есть только острова. Евгений Морозов
про лето,
как едва заступи зима —
то ни родственников, ни света,
кроме собственного ума.
Понимает, что близких нету
одиночеству одному,
кроме дуба, что встретил где-то,
что навстречу молчит ему.
Кровь, смешавшаяся вначале,
после снега разделена:
все – чужие, в своей печали,
потому что не всё весна.
Полюби тебя зверь когтистый,
приручи и к огню подвинь
не за то, что такой пушистый,
а за хмурь твою и за синь.
Не за то, чтобы было ровно,
но стояли в тепло и в снег
между нами бы крепко, кровно —
дом ли, дерево, человек…
Появление речи
I. Как вопреки домовитой логике…
Как вопреки домовитой логике,
малосольному рассудку,
опрометчивой волне успеха,
словно подвернувшийся воробей,
лесной холодок в щетине циклопа,
пучеротая круговерть в квадрате капустных будней,
сумрачно и сильно, вразнобой и по-звериному,
ты вдруг понимаешь, что прямо сейчас, что вот уже́ —
вот восхищайтесь и держите, вот надтресну и задышусь —
тебе приспичило, тебе необходимо,
тебе просто так на́до быть с человеком,
а ему, человеку, с самим тобой…
Как если б узнаёшь, что пряничная и горчичная,
отпущенная на четыре ветра,
крещённая водопадом снастей да известий,
скривлённая набок, что подвернувшийся каблук,
упада́ющая в росте и растущая не по ценам,
крупитчатая муравьиная жизнь твоя – ничто ещё,
как сонное детство, суровая присказка в размягчённой башке…
Как уж столько раз – раздёрган на части,
высушен и промерен, заморочен-пристыжен,
научен по-свойски и отпущен с прощением,
столько раз собирался из корабельных обломков,
просроченных отчётов и колхозных денежек,
спичечных строк и нравоучительных рукомёсел,
столько раз знал, что когда-то застигнет,
не спросит-нагрянет-придавит-вытаращит —
и не сможешь себя собрать по-новому,
не успокоишь чесоткой зудящее темечко,
не расчешешь волосы на живой пробор —
тот страшный, грибной, внеземной и суглинистый,
святой как старость, момент чернозёма…
Как загвоздка не в том, что забыт по памяти,
сиротлив по бедности, расточителен от скуки,
красив до легкомыслия, надломлен, как коромысло,
но в том, что всё утекает по-тихому,
и ты медленно мчишься в притаённую сухоту́…
Как не хочешь впускать в свою жизнь человека,
нового человека из проводов и обстоятельств,
не терпишь его головною ночью,
избегаешь мыслями, удираешь в сад…
Как хочешь впускать лишь того, с кем родился,
кто привычен и пуст, как деловые карманы…
Так все мы хорошие, когда поодиночке,
когда