Вперед. Вероника Рот
оставались тысячи образцов, многочисленные ряды баночек с растениями, чьи названия быстро забудутся во время длительного космического путешествия. Но Саманта и ее коллеги как раз трудились над тем, чтобы успеть зафиксировать как можно больше информации.
Этот конкретный цветок был желтый и круглый, с десятками лепестков, оборками окруживших середину. Стебель был мохнатый и светло-зеленый, листья у основания вытянулись длинными гладкими полосками. Какое-то время все молча смотрели, как Саманта печатает первые параметры внешнего осмотра: «желтый, высота 28,2 см, листья: пять, происхождение: Великобритания».
– Похоже на одуванчик, – сказал Дэн, когда Саманта прильнула к экрану с картинкой, которую ей предложила база данных.
– И что? – возразила Аверилл. – И одуванчики тоже нужно занести в каталог.
– Послушайте, мы не успеем разобрать все образцы до отлета, – сказал Дэн, – и лично я предпочел бы сохранить генетический материал какой-нибудь редкой африканской фиалки, чем простой одуванчик. Разве это преступление?
– Нельзя отбирать образцы по собственной прихоти, – возразила Аверилл. – Кому-то дороже африканская фиалка, а кому-то – одуванчик.
– Я не могу принять то, что не существует объективных стандартов красоты и ценности.
– Это не одуванчик, – наконец сказала Саманта. Она указала на листья у основания растения. – У одуванчика листья… какие-то убогие. А у этого растения они гладкие и красивые. Видите?
– Это официальный ботанический термин? – заглянув ей через плечо, спросил Джош. – «Убогий»?
– Помолчи, – сказала Саманта. – Кажется, я нашла совпадение.
Она прочитала перечень отличительных особенностей растения, которое, как ей казалось, лежало сейчас перед ней. Дойдя до конца, Саманта улыбнулась.
– Это сноудонская ястребинка, – объявила она. – Значится как «редкая».
– О, я слышала о ней, – с ярко выраженным ирландским акцентом произнесла где-то у нее за спиной Алиса. – Считалась практически исчезнувшей вследствие чрезмерного выпаса домашнего скота, но затем какая-то эпидемия выкосила в Уэльсе поголовье овец, и бац! – цветы вернулись.
– Вот видишь! – торжествующе заявила Аверилл. – Это скорее африканская фиалка, а не одуванчик. Я же тебе говорила.
– Ты говорила мне другое, – возразил Дэн.
Саманта отнесла растение в тележку, оставив отпечатки своих пальцев на стеклянной банке.
Саманта могла обозначать свои детские годы любимыми цветами. Когда ей было пять лет, это был пурпур; в семь – зеленый; а в десять лет ей больше всего нравился темно-синий. Цвет ночного неба сразу после захода солнца, сказала она своей матери, и они вместе снова перекрасили ее спальню. Сверившись с картой звездного неба, мать разместила на стенах светящиеся в темноте звезды, закрепив их кнопками.
Саманта была в темно-синей рубашке, когда отец как-то вечером в июле взял ее с собой в заповедник Уоррен-Филд. Им пришлось