Белая обезьяна, чёрный экран. Ольга Аникина
зачитывается в заслугу, – может быть, как раз его поражения.
Пациентка Сивцева. Двадцать пять лет. Принесли с улицы, истощение, озноб. Двухсторонняя пневмония плюс сердечная недостаточность. Руки в синяках. Медсестра, когда искала у пациентки вену, изошла отборным матом: вен не было. Если у пациентки невозможно нащупать вену и у неё исколоты все руки, ведь правда, доктор, больная похожа на наркоманку? Я тоже так подумал.
Поставил ей подключичный катетер. Пациентка молчала как рыба, а я всю смену капал ей цефтриаксон и колол гентамицин7. Подопечная умерла к утру, фибрилляция, остановка сердца. Отправили в морг. Ещё одна бомжиха, вы думаете, да? Как бы не так. Через два дня отыскались её родственники.
Пациентка Сивцева не была наркоманкой. Она просто очень долго пролежала в больнице в посёлке Песочный. На борьбу с лимфомой семья угрохала невиданные деньги. Итог – ремиссия более трёх лет. Но две недели назад у больной обнаружились метастазы, и пациентка ушла из дому. Родные не уследили, а врач реанимации оказался идиотом.
Был у нас один доктор, по фамилии Пескарёв. Он работал анестезиологом. Анестезиология – наша смежная специальность. У меня в первых по счёту корочках написано: «Врач по специальности “Анестезиология и реаниматология”».
Так вот о Пескарёве. Когда из операционной пациенты поступают в хирургическую реанимацию, нам всегда передают наркозную карту. Туда анестезиолог записывает все препараты, введённые во время операции. До миллилитра. Я брал дежурства как в хирургическом ОРИТе, так и в кардиологическом, и надо же было такому случиться, что у послеоперационных пациентов выявились осложнения: у одного – инфаркт миокарда, у второй – гипертонический криз. Оба пациента перекочевали из хирургической палаты интенсивной терапии в кардиологическую. То есть от меня – снова ко мне.
Я изучил наркозные карты и поднялся к Пескарёву на этаж.
– Очень низкие дозы анальгетиков во время операции, – сказал я Пескарёву. – Почему?
– Низкие? – он попытался выкрутиться. – Я делал расчёт по массе тела.
– У обоих одна и та же симптоматика, – сказал я. – Болевой шок. Отсюда и осложнения.
– Странно. На операции никто не кричал от боли! – улыбнулся Пескарёв.
– Потому что вы дали им снотворные и миорелаксанты8, – меня трясло от злости. – Но не обезболили так, как это нужно было сделать.
– А тебе что, больше всех надо? Лежат они у тебя, тебе и лечить.
– Хорошо. Подниму вопрос на общей пятиминутке.
И собрался уходить.
Пескарёв вскочил с кресла и, схватив меня за локоть, потащил из ординаторской.
– Слушай, умник, – сказал он в коридоре. – Чтобы у пациентов не было болей во время операции, они сами должны постараться.
– В смысле? – бесился я. – Они должны сжать зубы и терпеть?
– Да, – сказал Пескарёв. – Или просто заплатить анестезиологу.
У меня на лице выступил пот.
– Заплатить? – крикнул я. – За что? За ампулу препарата, который и так им положен по закону?
– Ах ты по закону любишь? – ухмыльнулся Пескарёв. – Хирурги с каждой