Белая обезьяна, чёрный экран. Ольга Аникина

      Погодин поймал меня за пуговицу в ординаторской. Мы не то чтобы не ладили, просто Погодин привык смотреть свысока на всех, кто числится за диагностической службой.

      – Хоккеист этот. От вас был?

      Я кивнул.

      – Странный мальчик.

      – Звёздная болезнь, – махнул я рукой.

      – Сердце шумит, как Ниагарский водопад.

      – Там хорды, балалайка – три струны.

      – И открытое овальное окно.

      – Это ничего не значит. Перегрузки нет. Вы же видите.

      – Ну да, ну да… – протянул Погодин. – Всё-таки странный мальчик.

      – Послушайте, – сказал я, – там дело не в сердце.

      – Поглядим, поглядим, – Погодин потёр лысину. – Теперь это мой пациент.

      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      Мы сидели у Грачёва, и он бубнил вещи настолько очевидные, словно я был интерном, а он – бывалым врачом. За полчаса я пережил настоящее дежавю.

      – Вот не хотел я, Грачёв, идти к тебе в подчинённые. Начальники и друзья – вещи несовместные.

      Грачёв крякнул. Он хорошо набрал вес за последние десять лет. Из парня с внешностью уголовного братка превратился во вполне солидного господина, лысого, с брюшком и при галстуке.

      – Ты, Храмцов, накосячил. Надо это признать и взяться за хоккеиста как следует.

      – Кто накосячил? Я?

      – Ну а кто написал, что сброс на перегородке минимальный?

      – А он какой? – я вытаращил глаза. – Минимальный и есть.

      – Вот заключение из Первого меда, – Грачёв выложил из папки какую-то бумажку. – Диаметр дефекта пять с половиной миллиметров. И лёгочная гипертензия12.

      – Ну, во-первых, не пять, а четыре с половиной, – парировал я. – А во-вторых… Если ему ставят лёгочную гипертензию, то какое они дают давление? Есть цифра?

      – Цифры нет, – сказал Грачёв. – Но ты сам виноват. Ты занизил диаметр дефекта.

      – Цифры нет, потому что правые отделы не расширены, – я закипал. – И его одышка идёт не от сердца. Коллега из Первого меда прилепил лёгочную гипертензию потому, что перестраховался. А я занизил данные потому…

      – Ну?

      – Ты бы на него, Грачёв, хотя бы посмотрел, – сказал я. – Он гений-бомбардир. Он пропадёт без спорта.

      – Ясно! – сказал Андрюха и прошёлся по кабинету. – И ты решил его спасти. Типа спасатель Малибу.

      – Типа того, – я тоже встал. – Сделайте спирограмму, рентген лёгких, анализ мокроты…

      – Мать против рентгена, – перебил Грачёв. – Не хочет подвергать ребёнка облучению. Большая вероятность, что они уйдут из нашей клиники.

      – Ну и скатертью дорога, – ответил я. – А Погодин твой дерьмо мужик, направил пациента к другому диагносту у меня за спиной.

      – Имеет право, – вздохнул Грачёв.

      Я заметил мамашу Ломаного, сидевшую на скамейке возле двери моего кабинета. Она немного осунулась и от этого даже слегка похорошела.

      – Здравствуйте, доктор.

      – Чем обязан?

      Она скользнула следом за мной в кабинет.

      – Пришла