Быт Бога. Евгений Владимирович Кузнецов
умилении ли?..
Я-состояние, я-умиление – засыпано движениями и словами.
И радостно чуть стало: нет ни Комнаты, ни Города вокруг меня, а сейчас вокруг меня – моя мысль.
Общезнаменательно и думал.
После Колыбели я, за игрой, словно бы забыл, что я – я.
Иногда лишь – в обиде или в любви – вдруг замечал: я, в отличие от тела, которое моё, – особенно я… И если хоть чуть помню Колыбель, я – в состоянии себя, меня.
Первые времена, что зовут словом "детство", замутили всем спешным: с наружи, чую, я зверёк зверьком, внутри – будто спросонья… Учили выговаривать букву рычащую – и я, конечно, хотел стать мор-ряком… Потом – отрава отрочества: снаружи – яркий сон, внутри – пёстрый сон… А в юности стал и я сам на себя посягать: где и кем, и как – "полезнее"-то – быть…
И всё делал то, что считали важным другие – пусть и любимые родители и вожди.
Красиво говорил себе ещё недавно:
–– Надо наполнять мир своим миром.
Время Крика меня окрикнуло: у кого как, а у меня – мир мой.
Вот тебе его и… наполнили…
Твой-то мир. Их-то миром.
Расслабленно я, расслабленный, подумал-понадеялся, что меня за ту Колыбель и за нежность к ней… пожалеют… Всё-то я так: нежничаю и надеюсь…
Спросил окружающую холодную ясность безразлично-устало:
–– Что ж – все? И – так? И – на меня?.. А то, что я… молчал!
Оказывается, есть, вижу, – там, где меня нет, – правила два; первое – молчи: это одно, по разным причинам, для всех хорошо; второе – молчи: и каждый припишет своё, его, по его мнению, хорошее… тебе. Молчи – и вот ты уже настоящий мужик, мужчина, настоящий человек, гражданин, товарищ, кавалер, и всё – одновременно, и даже – для врагов.
А лишь открой рот:
–– Ты вот других-то критикуешь!.. А-а… – И так далее.
…Я не люблю обманывать.
Так – виднее.
…Что ж, слушайте, вы – там, где вы все есть.
Я никогда, ни разу не брал даже пальцами жевательную резинку… не держал в руках какую-либо инвалюту… не видел ни одного порнофильма… И – да! – ни разу не стрелял боевым, ни разу никого не ударил.
Я жил и живу там, где я – я. Я в мире, где я живу. Точнее, в мире, где живу – я!..
И – слышу наконец о себе, обо мне… О Петре-то Дмитриевиче:
–– Митя…
"Митя"!..
Как расковырять-то меня, меня, меня… всем, всем, всем… хочется, хочется, хочется… Пусть и сломать – а лишь бы заглянуть внутрь!..
О-о!.. Будто стих мой прочитали, что когда-то сочинил, даже не записав… И – вслух. И – всем. И – громко…
Грустно.
Жизнь – одна, миров в ней – много.
Грустно.
Дрожал весь…
И стал думать, что ведь надо что-то… думать!..
Неужели – неужели я не заслужил о себе даже… мнения?..
–– А зачем оно тебе?!..
Спросил меня так кто-то где-то дрожащим твердым голосом – спросил Дрожащий.
Я дрожать перестал.
И снова раздалось:
–– Все вчера жевали диамат, а сегодня все жуют резину.
Убивающе отчётливый голос…
Глазами