Быт Бога. Евгений Владимирович Кузнецов
один, то другой мне:
–– А зачем же все читают газеты?
Я им:
–– Вот и спросите всех, зачем они читают газеты!
Остро понялось, что я лишён на сегодня главного достояния личного – возможности сказать вслух:
–– А вам какое дело?!..
И теперь – как же бывать?
А так. Я же – я. Посягают – да и пусть посягают!..
Ощутил вдруг свеже-явно – новое понятное: что вокруг меня, всего меня, на расстоянии примерно руки моей вытянутой… окружает меня со всех сторон шар – шар тончайший… прозрачнейший… невидимый… легкий… зыбкий… Вот ведь чувствую – окружает!.. И в этом шаре, в этой сфере – моя, нагретая мною, теплица, мой запах, моя живая обжитость… Так что я распространяю всего себя, меня, по всей внутренности пузыря-шара. И это шар был, опять же, вокруг меня всегда. И я, опять же, об этом всегда знал…
И я, который я, и я, моё тело, и я, тот Мальчик, – они в этом шаре-пространстве, как в сосуде прозрачном и полном сока. Стенки сосуда-шара тонки, тягучи и податливы. Но никогда не прорываются. И даже если кто-то, посягая на меня, обнимает меня, то лишь продавливает шар. Но тонкая стенка между мною, телом моим, и грудью обнявшего меня всё-таки остается.
Да я, пожалуй, так бы и крикнул: знаю о себе всё!..
Ничего не понять, если…
Я – я. И должен беречь и тело, и Мальчика.
Брат! – О, младенец, я, с рук чьих-то, видел, как Брат мой, ребёнок, стриженный, большеголовый, с ушами оттопыренными, голову эту свою, его, сунул – ради вящего своего баловства – в спинку деревянного стула… И не смог вынуть обратно!.. Плач! Паника… Сестрёнка, тётка… Потом – Отец, Мать!..
Окружающие, окружающие…
Всего-навсего.
Зато – сны!.. Они же – мои. Они же – мне… Сны-полёты!..
В школьное моё время заставляли на уроке меня петь – и я услышал чей-то незнакомый, из себя, голос…
Со Времени Крика вдруг – наверстывая – стал смело себе: я – я, я – в моём, я – побывать… Со вчерашнего вечера, с Братнего, сразу, небось, себе: да, сон-тело, да, Мальчик, да, шар…
Встал, поднял лицо вверх – где он, верх… Покой уверенный: я видел землю не плоскою, а – овальною!..
Каждый вздох я помнил, что не забываю о том сне.
Я – просто я, а далеко, глубоко внизу – зелёно-голубая, травяная, лесная земля. Там, внизу, я уже был, бывал, ходил ребёнком, и знаю, что эти коробочки – дома, что эти ленточки – дороги. Я – я, а вокруг – тугой тёплый свободный ветер: свежит мои глаза, забивает мой рот, затекает в мою грудь – хоть я и не вижу своего тела. Я не знаю, как сюда, где высоко и ветренно, попал, не знаю, как тут держусь, не знаю, возвращусь ли на землю, не знаю даже – чего хочу, не знаю – надо ли хотеть, и – надо ли знать…
Пространство – и я: земля, овальная вдали по горизонту, ветер – и я.
Только я, только.
И всё это мне – далось.
Я смело, оказалось, шагал.
Вот спасение! Единственное спасение!.. Спасение и есть, когда – единственное.
Здание вдруг я увидел – и, забыв, что у меня есть тело, сделал два-три шага… на месте… Как же я иду? – Ведь – к восьми, к восьми!..
И