Быт Бога. Евгений Владимирович Кузнецов
не уронил радио, выключая.
…Скуки – нет. Не бывает. Я и лежа за сутки совершаю окружность величиной, может случиться, с экватор.
А есть – грусть.
Так как думаю об этом.
…Странно даже, походя вспомнилось, что я – право-вед!.. Впрочем, будь я хоть кем… Всю жизнь мечтал работать, если работать, – в главном.
И вот вижу, что такого поприща нету – нет там, где нет… меня!..
Если я – я, это и есть главное.
По коридору уже шагали, звенели, хлопали…
Самое важное – понять самое важное.
Если б я считал более важным быть – ну, кем? – министром, миллионером… путешественником, академиком… лидером, ну, вождём – так я бы и был им!.. По крайней мере – стремился. По крайней мере – делал радио погромче.
А я – понять и быть в состоянии понявшего!
Зазвенели у кабинета напротив…
Как бывать? Как бывать? – Как мне тут – там, где не я, – побывать?..
Свежо-отчётливо подумал то, что часто нынче думаю из общезнаменательного:
Все – побывать.
Я – прислушиваюсь к себе.
А все – в затруднении.
Так как не знают, зачем они – побывать.
И – посягают на меня.
(Тайно обо мне догадываясь и тайно мне завидуя…)
Чтобы посягнуть – затруднить.
Чтобы затруднить – обвиноватить!..
Вспомнилось сказанное раз мне Папою:
–– Я за тобой третий год наблюдаю!
–– А я за собой – двадцать восьмой!
Сказал я ему или не сказал?..
Посмотрел в окно: в школе я, мальчишка, из запертого класса (так наказывал двадцать учеников один учитель) убегал в форточку…
…Все смотрят в окна.
А я – в благодать.
…Ключ от Комнаты, ключ от Кабинета – два щелчка эти словно бы меня сегодня особенно изобличают.
Да пусть подслушивают больше!..
Но – по-домашнему сел: будто стул этот принёс с собой.
Всему-то дал имена: городу Веременску – Город, кабинету № 209 – Кабинет…
Осмотрелся – тот ли же это самый?..
"Обвиниловки" сам барабаню, машинисткам не отдаю… Ночую, бывает заработаюсь, тут, на стульях…
Слёзы вдруг потекли легко – словно осмелели они за ночь.
Да пусть все всё знают и болтают!
Для Брата! Для Брата!..
Думалось, меж тем, походя: это ведь с угрозой сказано: мир – один и един. Мир один ежели – так только для космического тела: для жертвы температуры и гравитации.
Перед зеркалом утирался. Там, внутри его, не я, а пародия на меня… Костюм коричневый в полоску, свитер этот тонкий чёрный шерстяной, пальто ещё, шляпа – лишь это-то всем.
Меня Свищёв, приобщая к своему, к его, и уважая по-своему, по-евонному, назвал раз Дмитричем…
–– Петя я, Петя!
Теперь он меня – Петя, Пётр…
С омерзением вспомнилось – словно про чужой бинт на чужой ране:
–– Пусть молодые вкалывают! – старик следователь сказал начальству… промолчавшему в ответ на эту систему.
Не говорил я никогда и не стремился, и