Театр «Глобус». Роман. Андрей Гальцев
театром тебя ищем! – запыхалась.
– Да вас всего-то полтора человека, «всем театром»! – он хмыкнул, с удивлением заметив, что получилось нетрезво, а пить на работе надо трезво.
Она внимательно посмотрела на него и покачала головой. Подскочил Дол с раздутыми, как у лошади, ноздрями и гневными, сведёнными бровями, убедившими Крата в невозможности спасения даже через туалетное окно.
Глава 13. Злосчастный спектарь
Сцена освещалась полным светом. Посреди сцены стоял Дупа, встречал актёров тяжёлым лицом, глянул на Крата из-под век.
– После раздвига занавеса на сцене не должно быть движения, будет звучать мой голос. А потом выходишь ты, – он ткнул рукой в Крата, – а потом выходит второй. Не потеряй наушник.
Крат заметил за левым ухом Дола радионаушник: «Вот-те раз, ему режиссёр подскажет, а мне?!»
Прогремел второй звонок – отозвался в затылке.
Сквозь занавес на сцену проникал шум ранней, самой дотошной публики. В зале искали и занимали места, стучали креслами, переговаривались. То был сегодня страшный звук – машина хруста и прощальных слов. («Оленька, прокашляйся, потом будет неловко». )
Чаемая, молимая неявка публики не состоялась, они явились – пришли смотреть на сцену-плаху! Зыбучий спектарь, будь я неладен! – простонал Крат и добавил в сердцах непонятно кому, – Ни дна тебе, ни покрышки!
Но страх меж тем притуплялся, потому что алкоголь иначе расставлял в душе значения событий: алкоголь вообще умаляет всё внешнее, при этом делает крупнее выпившее «Я».
Порой в сознании Крата включалось некие штормовые накаты гудящего ветра, которые вовсе заглушали сигнал тревоги. Если бы нарисовать картину его самочувствия, то получился бы Север, пурга в тундре.
Крат увидел на кровати пластмассовый манекен, накрытый до подбородка простынёй. В изголовье кровати рабочий сцены поставил тумбочку, завреквизитом Зоя на тумбочку поставила вазу с цветами, в тени цветов расположила очки и стакан с утонувшей розовой челюстью. Общий свет над сценой снова вырубили и включили круглое фонарное пятно. Дол убежал, все испарились. Лидочка со своим пультом погрузилась во тьму в переднем левом «кармане», в уголке за авансценой. Крат стоял посреди неосвещённой площадки подобно заблудившемуся путнику на лунной поляне.
Ба, он забыл надеть клоунские ботинки! Поздно.
Третий звонок пронзил его, чуть ноги не подкосились, благо, водка поддержала. На полную громкость включили похоронный шопеновский марш, зал притих, захваченный чарами звуков. Оказывается, Лидочка что-то кричит и жестами подзывает его. Он подбежал к ней. Она переключила рубильник на стене, запустив движение занавеса, – сумеречная многоликая трещина стала расти между багряными половинами.
О, жуткий миг знакомства двух сторон!
Занавес разъехался. Музыка смолкла. Круглый сноп света выхватывал из темноты кровать и тело под простынёй, голову на подушке. В зале кто-то хихикнул нервным смешком, и смех передался