Первый танец Рапсамаш. Антон Андреевич Ружейников
я тебе говорила, м?
– Ба, да я запомнила…
– Не будь легкомысленной, Рапси! – тон ворожеи резко сменился на строгий и несколько грубый, – От тебя зависят наши жизни. Наша свобода. Наше будущее. И не только наше! В других шахтах тоже готовятся, ты же знаешь? И все будет вертеться вокруг тебя, понимаешь, м?
– Но я не… – Рапсамаш замялась и опустила голову, – Я боюсь, ба. Я не справлюсь…
– Рапси, детка, – старуха мягко взяла ее за плечи, – Все знают, что ты сможешь сделать это, и все мы поможем тебе. Вершить великие дела – у тебя в крови, твой род всегда вел наш народ к свету. Когда-то твоя мама была символом нашей надежды, но теперь этот символ – ты. Понимаешь, м? Мама передала свою волю, свою искорку тебе, и ты справишься, Рапси. Никто, кроме тебя, не сможет.
– Но я не как мама, – голос девушки задрожал, – У меня другие глаза…
– Дорогая, я знаю, как ты печалишься, что у тебя не ее глаза. Но цветом глаз не сказано, что ты не получила ее смелость, ум и решительность. Ба Мора Аммадитра – ваш род, ваша кровь, все вы особенные, наследники прародителей.
– А Арти? Она же… Она же бесшерстная! Получеловек!
– Но и в ней течет их кровь. Она тоже смышленая и добрая, Рапси. Она твоя сестра, и она одна из нас. То, как она выглядит – это не главное. Согласись, м? Я вот, например, такая старая и бессильная, а меня боятся. Почему же, м? Разве такую никчемную слабую старуху стоит бояться?
– Но она украла мамины глаза!
– Нет, девочка, она их не крала. Быть может, мама сама хотела, чтобы, когда ее не станет, в сестре ты находила утешение. И отдала ей свои глаза. Разве, было бы лучше, если бы они были у нее человечьи, м?
– Но почему у меня не мамины глаза…
– Ну уж, дорогая, от отца то тоже тебе должно было что-то перепасть. Ваш род не определяется цветом глаз или шерсти. Он куда глубже, Рапси. Это тоже, так сказать, волшебство.
– Я не понимаю…
– Поймешь, дорогая, поймешь. Нужно время. Надеюсь, оно у нас будет, это время. Но сейчас… Сейчас помни, что Арти не виновата, что она родилась такой. И ты прекрасно знаешь, кто виноват. Знаешь же, м?
– Эклат…
– Верно, детка, верно. Эклат – вот кто виноват во всех наших бедах. Но мы заставим их заплатить. Ты заставишь.
Ворожея посмотрела Рапсамаш прямо в глаза. Девушка вдруг почувствовала, что шерсть ее поднимается сама собой, а сердце бьется сильнее и чаще, она непроизвольно оскалилась. Внезапный приступ гнева и злобы отбросил прочь ее сомнения, но лишь на мгновение. Она все еще боялась, сильно боялась. Когда ей только объяснили, что в будущем ей предстоит стать наложницей, она сперва обрадовалась – видеть свет солнца, давно уже позабытый ею, кушать вкусную еду и фрукты, чистую воду, забыть об этих грязных шахтах. Но чем ближе становился тот самый день – тем больше она сомневалась, тем больше не хотелось ей покидать маму и других сородичей. Она будет там, одна, среди тех, кто нещадно бил ее, унижал и кормил помоями, кто истязал ее товарищей, калечил и казнил их по собственной