Фея. Сергей Овчинников
ночи.
«Да пусть читает», – слышал он через стену. Но отец кипятился. Слов было не разобрать, но смысл споров родителей был понятен и так. Папа расстраивался, что старший сын не оправдывал его надежд. Сам – воин, боксер, спортсмен до мозга костей, видел, что Паша уродился от природы хилым и трусоватым, и пытался как мог это исправить. И увлечение Павла книгами он почему-то считал основным препятствием на пути к мужеству. Каждый раз, собираясь на тренировку, Павел падал духом, но деваться было некуда. Зато вечером после всех мучений можно было, пока родители смотрели какую-нибудь черно-белую «Песню-78», открыть книгу и окунуться в мир, который можешь раскрасить сам. Иногда отец выпивал, и тогда с книжкой ему на глаза лучше было не попадаться. Сразу требовался дневник. «Почему тренер жалуется?», «библиотекарем будешь», «десять кругов вокруг дома» и т. д.
Пройдя вдоль полок, уперся в телевизор. Огромный деревянный ящик с выпуклым толстым экраном – «Фотон-714». Мерседес среди советских телевизоров. Апофеоз благополучия любой семьи. Он стоял на специальной подставке, с полкой внизу, на которой лежал катушечный магнитофон «Снежеть».
«Кто ж вам названия-то придумывал, блин», – улыбнулся Павел, поглаживая матовую крышку. Рядом лежали бесцветные картонные коробки с бобинами, подписанные карандашом. В основном был «Владимир Высоцкий». Отец его очень любил. Слева от телевизора на тонких деревянных в раскорячку ножках стоял целый музыкальный центр «Урал». С огромной шкалой с названиями городов мира, двумя объемными крутилками и красной полоской поиска зачем-то. Искать, крутя крутилки, было нечего: «Маяк» и еще пара станций. Но зато под массивной деревянной крышкой был проигрыватель. Павел вспомнил, как бегал в «Союзпечать», покупал на сэкономленные в столовой деньги журнал «Кругозор», чтобы выдернуть из него серую или синюю, гнущуюся, как бумага, пластинку и потом полчаса сидел, завороженно слушая Аманду Лир. После бесконечных Кобзонов, Пугачевых и Леонтьевых это был глоток воздуха.
– Я съел!
Павел вернулся на кухню и уставился в улыбающуюся морду клопа. Тот слизал всю сгущенку, аккуратно сняв верхний слой политой ею каши, и улыбался, будто всех победил. «Надо было перемешать».
– У тебя много домашки?
– У меня нет домашки. Включи радио.
Павел открутил вправо черную пробку в углу допотопной коробочки, которая тут же откликнулась длинными телефонными гудками, по окончании которых торжественным женским голосом оповестила, что московское время восемь часов тридцать минут.
– Ты в школу опоздаешь, – собирая пальцем с краев тарелки остатки сладкого, пробормотал клоп.
– Слышь, ты только банки не вылизывай, хорошо? Опять язык порежешь, – вспомнил Павел. – Я лучше тебе потом еще открою. А во сколько уроки в первой смене начинаются?
– В девять. Только ты же сандалии вчера порвал опять. Без сменки не пустят.
Школа была