Совершенство. Ний Хааг
сердце этим огнём, омыв слезами рану в груди, опустошённый и одинокий ты готов двинуться дальше. Тебе уже нечего делать здесь, потому что ты оставляешь свою любовь на этой стороне, но только лишь для того, чтобы встретиться там – за мостом; ведь любовь – единственно возможный эквивалент во Вселенной сразу и всему. Именно ею можно рассчитаться с Творцом, когда Он коснётся тебя взглядом. И когда пульс мироздания замрёт, тебе станет очевиден замысел всего сущего – буря неизбежна, она погубит тебя, не оставив и следа! Ты не прячешься, ты не закрываешь глаза, ты встречаешь бурю с улыбкой. Это и есть предназначение – дар, способный превратить бурю в поток, который отнесёт тебя к звёздам».
ИУДА
Серое, плотное марево метели дезориентировало, смешивая лево и право, верх и низ, превращая всё вокруг в единое, скованное холодом пространство – и, если бы не гул разъярённых лопастей ветрогенератора за спиной, Эйдан Ридз побоялся бы сделать вперёд ещё хоть один шаг. Где-то за линией горизонта, с трудом пробиваясь сквозь стужу и метель слабо светило невидимое и неподъёмное солнце, сил у которого хватало лишь стыдливо обозначить своё присутствие, распространяя безжизненный свет среди безжизненных снегов. Через несколько месяцев, когда светило наберёт высоту и надолго поселится в зените, его ослепительные лучи будут всё так же беспомощно озарять бескрайние белые просторы, пока тьма не поглотит вековые льды и небо на полгода не нарядится звёздами. Арктика.
– Что там? – прокричал бесшумно подошедший Рон Корхарт.
Его отросшие за пару месяцев неряшливые усы с бородой покрылись белыми бусинами пойманного в ловушку мороза дыхания. Скрывавшие глаза огромные очки отразили стоявшего напротив Эйдана с не менее неряшливой бородой и такими же очками на пол лица.
– Мне показалось, что я заметил движение, – выкрикнул он, выплёвывая клубы пара. – Там! – Эйдан вытянул руку в пухлой перчатке призывая коллегу посмотреть в указанном направлении.
Рон Корхарт несколько секунд стоял неподвижно, повернув голову вслед за рукой. Его обезличенное очками и густой бородой лицо, упакованное в плотный капюшон, застыло под ударами бури. Ветер нещадно вонзал в худые щёки полярника острые ледяные зубья, отвешивал пощёчины и силился сорвать капюшон. Наконец, Корхарт нехотя отлепил очки от лица и щурясь, прикрывая глаза рукой, долго искал горизонт взглядом пытавшимся проникнуть сквозь обжигающе-холодную взвесь.
– Что тут можно вообще разглядеть?! – бросил он раздражённо, вернув очки. – Конкретнее ничего не можешь сказать? Медведь? – добавил он с тревогой и, поймав собственное отражение в непроницаемых очках Эйдана, взялся за ремень висевшего за спиной карабина.
Сквозь зеркальные стёкла, Эйдан разглядывал осунувшееся лицо мужчины, его запавшие лихорадочные глаза в ореоле тёмных следов от бессонных ночей и мучительного ожидания. Вместо своих тридцати семи, Рон выглядел на все пятьдесят: затравленный худобой, которая уже начала вытёсывать острые скулы на тонком лице, и избитый бессонницей, которая зловещей гостьей стала всё чаще посещать всех троих обитателей арктической станции.
На груди Корхарта ожила рация: из неё послышался взволнованный и придавленный перегруженной трансляцией голос Ломака:
– Где вы, чёрт возьми? Давайте обратно на базу! – начальник станции не отключался и мужчины слышали, как Ивлин Ломак шумно дышит в микрофон, обдумывая свои дальнейшие слова. – Мне… мне кажется… я поймал сигнал! – в его голосе слышалось не то ликование, не то истерика.
Внутри жилого модуля, за толстенными стенами звук ветрогенератора было не разобрать, как и вой бури – они попросту слились в один протяжный гимн арктического холода. Сквозь бесполезный стрёкот аппаратуры был слышен стон проводов и потустороннее «А-у-у-у!» в каналах вентиляции постройки; вооружённый оледенелым бисером ветер всячески пытался попасть внутрь полярной станции, в которой укрылись люди.
Ивлин Ломак – сорокалетний исполин, заросший по самые глаза рыжей курчавой бородой, сидел в кресле, которое, казалось вот-вот распадётся под весом могучего полярника. Тем не менее, заметно похудевшее и бледное лицо начальника станции выглядело тревожным: тяготы последних недель изрезали морщинами высокий веснушчатый лоб, посекли уголки глаз трещинами и придавили веки усталостью. Эйдан смотрел в тревожное измотанное лицо начальника и не видел в нём отражения того самого Ломака, который встретил его на вертолётной площадке несколько месяцев назад перед самой заброской на Коргпоинт. «Да ты ещё совсем юнец! – гудел „тот“ розовощёкий Ломак, с лёгкостью, словно это был не тяжеленный рюкзак, а небольшая сумка, принимая из рук Эйдана ношу и закидывая в вертолёт. – Двадцать пять тебе, не больше? Двадцать восемь? Понятно… Совсем салага!» Эйдан помнил, как будучи уже в вертолёте, пролетая над бескрайними льдами и торосами, Рон Корхарт, видимо, заметил, что сидевший напротив Ломака новичок (помня взгляд Корхарта, Эйдан мог бы поклясться, что тот взгляд расшифровывается именно этим словом, с презрительной интонацией в произношении!) украдкой рассматривает начальника, изучающего какие-то бумаги. «Ну, скажи,