Дочь лодочника. Энди Дэвидсон
швырнула банку с червями ему в лицо и побежала прочь, но упала. Может быть, зацепившись ногой за колышек. Знать наверняка она не могла. Она растянулась на листьях, и Риддл завалился сверху, выбив из нее дух. Затем перевернул на спину и сжал ей запястья. Фонарик выпал у него из руки и направил свой луч света на бревно. Она извивалась, чувствуя между бедер его колено, которым он пытался насильно раздвинуть ей ноги. От него горячо пахло кокосом, и он говорил всякое, о ее матери, о самой Миранде, но она не слушала, а только пыталась дышать, и когда его железная хватка на ее руке ослабла и он нащупал пуговицу своих джинсов, она со всей силы воткнула большой палец Чарли Риддлу в левый глаз.
Она помнила это ощущение – словно коснулась влажного клубка червей.
Палец вошел по самую костяшку.
Риддл заорал – так громко, что она и не подозревала, что человек способен так кричать.
А потом она каким-то образом очутилась на ногах. Она задыхалась и спотыкалась, пытаясь сбежать по склону к реке в свете полной луны. Потом, оказавшись под свесом террасы, вышла на плавучий причал и заволокла старую плоскодонку в воду, дернула стартер. Слезы катились по ее лицу и все тело дрожало, когда она нажала на газ и устремила лодку вверх по течению.
Какое-то время спустя – сколько, откуда было знать? – она заглушила мотор и позволила течению закружить ее.
Тогда она почувствовала в кулаке что-то влажное и липкое.
Раскрыла ладонь.
Глаз констебля, васильково-голубого цвета, смотрел на нее своими желеобразными половинками.
Она выбросила их в реку, и та унесла их прочь.
Миранда сидела на песке, зажав пистолет Кука между ступней, и наблюдала за черным течением. Она прикоснулась к животу под жесткой от крови рубашкой, почувствовала, что там, должно быть, наливается синяк. К утру он примет смутные очертания рукояти пистолета Чарли Риддла. И она даже через несколько дней будет ее чувствовать, боль и воспоминание все так же сольются воедино.
Через некоторое время она убрала пистолет в ящик Хирама и вернулась к магазину, вышла на свет, падающий с переднего крыльца, уставилась на сломанную дверь, на место, которое уже очень давно не служило убежищем. Когда-то они с Хирамом Крабтри, будто таящиеся в доме призраки, сидели там в уютном форте из картонных коробок. Хирам, одетый в фартук, вытаскивал банки из коробок и целовал их желтым аппаратом для наклейки ценников. Потом передавал банки Миранде, и она выставляла их на полки, выдвигая старые товары поближе и разворачивая этикетками вперед, как он ее учил. Радиоприемник «Краун» у кассы играл себе Китти Уэллс, которая пела об ангелах-распутниках. Она видела и старожилов – длинноногих, в очках с роговой оправой, с загорелыми шеями. Среди них – Хирам, с подносом, наполненным свежим хлебом, с закатанными рукавами и едва заметной армейской татуировкой. Люди задавали ему вопросы, как полагается рыбакам, забрасывали удочки, наматывали причудливые бесполезные факты, и Хирам смеялся вместе с ними, его голова была забита всякой всячиной, которая не выветрилась со времен, когда