Записки веселого грешника. Раскас Абель
«Не волнуйся, сейчас еще заработаем».
Было уже довольно поздно, когда мы доплелись до остановки какого-то автобуса. «Как же мы поедем, если денег на билеты нет?» – спросил я. «Не волнуйся», – ответил он. На остановке стояли какие-то люди, Осик стал между ними вертеться, и когда подошел наш автобус, у него уже были деньги. За время поездки он сумел провернуть еще две-три кражи. Мы приехали домой часов в двенадцать. Я зашел в подъезд, а там сидят интеллигентные мальчики, играют в шахматы. У меня даже слезы появились на глазах: они сидят в тепле, чистенькие и аккуратные, передвигают шахматные фигуры е2-е4, а я – усталый, грязный и избитый. С тех пор я больше никогда не занимался притиркой, хотя с Осиком продолжал дружить.
С ним же произошла такая история: в пятьдесят третьем году он срочно полетел в Москву на похороны Сталина. Трудно было понять привязанность Осика к вождю всех народов, но оказалось, что для моего приятеля это был самый базарный день в жизни. Осик вернулся в Вильнюс набитый деньгами и рассказывал, что, когда вся страна плакала, он смеялся: столько денег набрал.
Судьба Осика сложилась довольно печально. С поличным поймать его никогда не удавалось. Полиция много раз провоцировала, подкидывала разные «куклы», но в суде мой отец постоянно с успехом защищал Осика. Блатные подозревали, что Оська-Осел – «мусор», полицейский осведомитель, поскольку иначе он бы не мог столько лет воровать и ни разу не подсесть. Не знаю всех подробностей, но приехали какие-то люди, заманили Осика в лес, где убили его и выкололи глаза. Но мой отец и я сам абсолютно уверены, что никаким осведомителем Осик не был. Он просто был гениальным профессиональным вором и в то же время очень честным человеком.
Мои сверстники, дети образованных, интеллигентных родителей, не занимались теми рискованными делами, на которые шел я. Видимо, их не увлекал тот авантюризм, от которого я испытывал волнение больше, чем от денег. Тем не менее большинство из них воровали у собственных родителей. Я же не помню случая, чтобы у меня возникла хотя бы мысль взять у матери без разрешения даже один рубль. Когда я начал работать и зарабатывать, все отдавал матери, и если мне нужны были деньги, я спрашивал, может ли она мне дать немного из того, что я заработал.
Так я поступал не потому, что был честнее других, а просто мое воспитание категорически не позволяло мне воровать у близких и знакомых. А вот украсть и понести наказание, если поймают, в моих глазах было профессией. Поэтому я никогда не осуждал воров, которые рисковали быть пойманными, побитыми и осужденными. Они воровали у людей, которых не знали. В глазах воров их жертвы были не личностями, а всего лишь объектами кражи.
Я всегда ненавидел и продолжаю ненавидеть людей, которые могут войти в доверие, одолжить деньги и никогда их не отдать. Это – настоящие преступники. Они ничем не рискуют: на них не донесут в полицию, не убьют, потому что они считались друзьями. С их стороны это – настоящая подлость, и, с моей точки зрения, это намного хуже любой кражи.
В нашем