Дружелюбные. Филип Хеншер
сидит себе в своей комнате и шьет, и почти не говорит по-английски.
– Так сколько их там живет?
– О, я не про соседей. Их там четверо или пятеро, меньше, чем нас. Практичные люди, с профессией. По-английски говорят лучше, чем ты. Я имею в виду те семьи, которые мне доводилось видеть, когда я еще работал, – человек по восемь-девять, живут в страшной тесноте, неясно, кем друг другу приходятся, и счастливы как невесть кто. С чего, непонятно.
– Полагаю, у них так принято, – сказал Лео.
– Естественно, принято! – отрезал Хилари. – Не думаю, что кто-то считает, что так природа захотела.
– Ясно.
Отец посмотрел на него. Кажется, он впервые осознал, кто именно из детей приехал.
– У тебя есть время, значит? Не надо сочинять про отели? Расписывать читателям всю их роскошь? Считать, сколько колбасок дают на завтрак, и тому подобное?
– И тому подобное, – подтвердил Лео. – Что до колбасок, приходится верить им на слово. Мне удалось вырваться всего на день.
– Какой чудный способ зарабатывать на жизнь!
Лео снисходительно улыбнулся. Давным-давно он решил – а в поезде на Шеффилд еще раз себе напомнил – не реагировать на презрительные комментарии отца о его работе. Работа, хотя бы отдаленно напоминающая то, что считал таковой Хилари, из всех четверых была лишь у Лавинии, младшей сестры, да и то недолго: она оставила свою должность в отделе продаж «Проктер энд Гэмбл» ради медицинской благотворительной организации. Ниже всего по папиной шкале скатился Хью: он только что закончил школу драматического мастерства и перебивался крошечными ролями. У Блоссом было четверо детей и огромный дом на опушке леса, то есть алиби, и надо было наблюдать, с каким восторгом Хилари обычно упоминал о ней. Сам Лео работал не там, где подобает старшему сыну врача, и знал это. Он служил в ежедневной газете из тех, которые никогда не читал его отец, и в промежутках между копированием статей более маститых авторов порой ездил по стране, посещая отели и рестораны, чтобы потом выдать пару абзацев об их амбициях. Иногда Лео страшно хотелось провести ночь в таком заведении, а потом как следует обругать его. Но владельцы отелей твердили: «Мы будем знакомить Харрогит с новым уровнем роскоши». И после долгого дня он возвращался домой, чтобы ваять пространные заметки о ткани, из которой сшиты гардины, и писать что-то вроде: «В Харрогите, в котором, казалось бы, нет недостатка в отличных отелях, “Бельведер” продемонстрирует новый уровень роскоши». Вот чем занимался недавно разведенный докторский сын.
– Как поживает Кэтрин? – спросил Хилари, будто угадав, что мысли сына устремились прямиком в глубокую трясину его морального падения. – Она мне всегда нравилась.
– Мне тоже нравилась Кэтрин, – парировал Лео. – К слову, она сейчас гостит у Блоссом.
– Блоссом сказала, что они скоро приедут, но я понятия не имею, когда именно. Я ей сказал, что нет нужды брать детей, сам знаешь, ехать с четырьмя детьми и без них – огромная разница.
– Полагаю,