Литературный призрак. Дэвид Митчелл
со всех сторон, наваливаются на тебя. Нужно усилие, чтобы сопротивляться этой массе, иначе превратишься в пылинку, в муравья, затянутого в водоворот. В городах поменьше человек может использовать окружающее пространство, чтобы отделить себя от других, чтобы напоминать себе о своей сути. Другое дело – Токио. Здесь человек – за исключением президентов компаний, гангстеров, политических деятелей и императора – лишен этого пространства. В вагонах метро тела вдавлены друг в друга, несколько рук цепляются за один поручень. Окна квартир смотрят в окна квартир напротив.
Поэтому в Токио, если хочешь спастись, приходится создавать внутреннее пространство – у себя в голове.
Все решают эту задачу по-разному. Кто-то выбирает физическую нагрузку до боли, до седьмого пота, до изнеможения. Такие предпочитают спортзалы и плавательные бассейны. Они же бегают трусцой в маленьких вытоптанных скверах. Кто-то предпочитает другое прибежище – телевизор. Там ярко, шумно и весело, там вечный праздник и не смолкают шутки, а законсервированный смех на всякий случай подсказывает, когда хохотать. Новости из-за рубежа обработаны с тонким расчетом: волновать, но не слишком, а ровно настолько, чтобы дать человеку повод еще раз порадоваться, как ему повезло родиться в своей стране. Под музыку вам объяснят, кого ненавидеть, кого жалеть, над кем смеяться.
Личное пространство Такэси – ночная жизнь. Клубы, бары и женщины, которые там обретаются.
Есть множество других пространств такого же рода. Все вместе они образуют еще один Токио, только невидимый. Он существует лишь в нашем сознании – сознании его обитателей. Интернет, манга, голливудское кино, апокалиптические секты – это все своего рода укромные уголки, тайные прибежища, куда отправляется человек, чтобы ощутить свою индивидуальность. Иные с ходу начинают рассказывать вам про свой уголок и тараторят без умолку весь вечер. Другие хранят свое прибежище в тайне от чужих глаз, словно садик высоко в горах.
А те, кто не находит себе прибежища, в конце концов бросаются на рельсы подземки.
Мое прибежище – джаз. Джаз – самый прекрасный из всех укромных уголков на свете. Краски и чувства там рождаются из звуков, а зрение ни при чем. Ты словно ослеп, но видишь больше. Вот почему я работаю в магазине у Такэси. Только об этом никогда никому не рассказываю.
Зазвонил телефон. Мама-сан.
– Сато-кун, Акико и Томоми подхватили жуткий грипп, который гуляет по городу, да и Аяка еще не оправилась. – (На прошлой неделе Аяка сделала аборт.) – Поэтому я сама открываю бар. Придется пойти пораньше. Ты сможешь где-нибудь поужинать?
– Мне уже исполнилось восемнадцать! Я смогу где-нибудь поужинать, что за вопрос!
Она рассмеялась своим каркающим смехом.
– Ты славный мальчуган! – И повесила трубку.
Настроение как раз для Билли Холидей. Я имею в виду «Lady in Satin»[5], которую она записала после дозы героина и бутылки джина за год до смерти{17}. В голосе – обреченные ноты осеннего гобоя.
Интересно, что сталось с моей настоящей матерью.
«Дама в атласном платье»
Настроение как раз для Билли Холидей. Я имею в виду «Lady in Satin», которую она записала после дозы героина и бутылки джина за год до смерти. – «Lady in Satin» («Дама в атласном платье») – последний альбом Билли Холидей (1915–1959); записан в феврале 1958 г., выпущен в июне.