Будь со мной честен. Джулия Клэйборн Джонсон
фильма, хотя, судя по возрасту, она давным-давно должна научиться не делать глупостей.
Высказавшись, Фрэнк как по мановению волшебной палочки расслабился. Перед этим у него разве что пена изо рта не шла, и вдруг – сама безмятежность. Думаю, именно тогда я поняла, как ему тяжело держать все свои знания при себе. В его гениальном мозгу хранилось столько информации, что если бы он не вытаскивал время от времени часть наружу, то у Фрэнка могла взорваться голова, точно как у его дедушки.
– Погоди, так Уильям Холден умер?
– Еще как! – подтвердил Фрэнк. – Меня и самого вначале смутил этот кинематографический прием, поскольку Уильям Холден – одновременно и труп, и рассказчик. Говоря о смерти Уильяма Холдена, я, разумеется, имею в виду Джо Гиллиса, которого он играет, а не самого актера.
– Естественно.
– Сам Холден скончался двенадцатого ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Он упал и ударился головой о кофейный столик.
– Ясно.
– Можно продолжать?
– Да, пожалуйста.
– В сцене, когда Джо Гиллис впервые встречается с Нормой Десмонд, та принимает его за гробовщика, который пришел показать образцы гробов для ее горячо любимого умершего шимпанзе. Когда кинооператор спросил у режиссера Билли Уайлдера, как он видит сцену с шимпанзе, тот, согласно очевидцам, ответил: «Ничего особенного, самые обычные обезьяньи похороны». Некоторые знатоки фильма считают, что эта сцена предопределяет смерть Джо Гиллиса. Я не понимаю, как она может предопределять смерть Джо, если мы уже знаем, что он мертв. Ты можешь это объяснить?
– Понятия не имею, хоть обыщи.
– Зачем тебя обыскивать? Ты что, написала ответ на клочке бумаги и спрятала в карман? А может, это написано в блокноте, который ты постоянно носишь с собой?
– В каком блокноте? – неискренне удивилась я.
Неужели он заметил, что я пишу заметки для мистера Варгаса?
– В котором ты все время что-то пишешь. Розовый такой, с единорогом на обложке.
– Я сказала «хоть обыщи», чтобы ты понял, что у меня нет ответа на твой вопрос, – пояснила я.
Фрэнк приник ко мне и опустил голову на плечо.
– Ты костлявая, – сказал он, не убирая головы.
Я не имела права прикасаться к Фрэнку, а на него запрет не распространялся. Особенно ему нравилось уткнуться лицом мне под лопатку, как будто там было окно, к которому он хочет прижаться носом.
– Не позволяй ему так делать, – сказала Мими, увидев это в первый раз. – Он должен научиться уважать твое личное пространство.
На самом деле я не имела ничего против. Я знала, что Фрэнк отчаянно скучает по маме. Когда Мими находилась рядом, он ее почти не замечал и чаще говорил с самим собой, чем с кем бы то ни было. Тем не менее мальчик не понимал, почему книга, которая еще даже не написана, отнимает у него единственного родного человека. Если я теряла Фрэнка из виду в рабочие часы Мими, то знала, что он стоит у кабинета, приставив к двери стакан и прижав к нему ухо.
Однажды