Хроника одного полка 1916. В окопах. Евгений Анташкевич
с обо́рочками, запутаешься, а сейчас трусыы!
Козетта прыснула, но тут же изобразила из себя скромницу, она обнесла всех спиртом со вкусом шоколада, коллега поднялся, запахнулся полотнищем, стал похож на майора с картины Федотова «Сватовство майора», и с Козеттой под ручку они чинно вышли из комнаты Агнессы…
Доктор поёжился от колючего воротника шинели под подбородком, он видел эту картинку, будто бы ещё находился там…
А с Агнессой в итоге всё получилось замечательно.
Ах! Агнесса!
Только утром Курашвили разбудил не поцелуй Агнессы, как ему представлялось, когда они засыпали, а перегар уже одетого в шинель и фуражку коллеги, который склонился над ним и продекламировал:
– Полумесяц – полулуна! Полупесня – полуволна! Полутанцует – полупоёт! Только солнце полным встает! Колле-га! Пора! У нас ещё сегодня коллоквиум по пулевым ранениям в суставы!..
Вот такие каникулы, прошедшие будто бы только вчера.
Доктор вздохнул и повернулся на спину. В голове была картинка таких неожиданных рижских каникул: «Трусы и солнце», он их так назвал для памяти. Он поднялся. В полной темноте за стенкой храпели драгуны. Он встал на колени и начал молиться, чтобы покойница Татьяна Ивановна простила ему его грехи. Он уже и не помнил, когда в последний раз молился, наверное, до войны.
В госпитале он спросил, как состояние того поручика, Штина что ли, того, что со сложным ранением.
– А, поручика? – Коллега посмотрел на Курашвили чистыми глазами свозь ненужное пенсне. – Как вы себя чувствуете после вчерашнего? Помните? «Три девицы в уголках мелко пряли на лобках!» – И коллега запустил пальцы в редкую бородку. – Состояние? А что состояние? Состояние как состояние! Будет жить! Раз Бог даровал жизнь – значит, будет жить!
«Две девицы! Две!» – подумал в ответ Курашвили и понял, что, если после такого ранения поручик Штин выжил, значит, есть боги и на земле.
III
Четвертаков проснулся от нарастающего странного звука, он было кинулся вставать, но из-за перегородки появился доктор и сразу направился к нему.
– Нус! Показывай, чего тут у тебя за ночь… – начал доктор, но не договорил, потому что над четырьмя накатами лазаретного блиндажа пролетел аэроплан, грохоча мотором так, что захотелось закрыть уши. Доктор на секунду замер, Иннокентий глянул по сторонам, остальные раненые приподнялись на лежаках раскрыв рты. Доктор подумал: «Неужели раздуло туман?» – и пошёл наверх. Через секунду он вернулся, держа в руках листок бумаги.
Он ушёл за перегородку, и Иннокентий остался лежать и ждать.
Доктор появился сосредоточенный, уже без листка, и принялся осматривать ногу Четвертакова. Шум аэроплана опять нарастал и приходил ещё два раза, но доктор уже не обращал на это внимания.
– Так! – Доктор наклонился, и Иннокентий почувствовал, что тот щупает ногу как раз в том месте, где была рана, но странно, не было боли.