Априори Life 3. Лариса Бутырина
так же быстро, как и появляется. Оставаться ей позволяет разве что ударная доза упрямства и веры», – думала я, на минуту задержавшись в дверях перед тем, как уйти. Лицо Макса выделялось серым пятном на подушке. Я снова обвела взглядом палату. Постельное белье, снятое с кровати, матрас, поставленный дыбом, простыни, брошенные на пол у двери, да и едва слышный запах его волос – пройдет совсем немного времени это – все, что останется вам от Максима Гордеева.
– Спасибо вам, доктор, – ответила я, прежде чем навсегда покинуть медицинское учреждение. Уходя я понимала, что вряд ли приду сюда еще раз, именно поэтому, наверное, оставила на его прикроватном столике гильзу, аналогичную той, что висела сейчас у меня на ключе. Дешевая символика, я знаю. Но что еще в жизни трогает так, как дешевая сентиментальность? Лишь бесспорная убедительность. Когда тебя хватает за горло, от цинизма не остается и следа. Я едва заметно улыбнулась, преодолевая длинные пролеты коридоров. День с иронической усмешкой встретил меня в распахнутых дверях.
– Понятно… – резюмировал Вениамин, возвращая меня к действительности.
– Что ж тут непонятного? – ответила я, поднимая глаза, и отмечая, как он по-прежнему пристально наблюдает за мной. – В клинике, как в монастыре, – заново учишься ценить самые простые вещи. Начинаешь понимать, что это значит – ходить, дышать, видеть. Все становится неважным, когда пролежишь несколько недель в постели, а потом снова начинаешь ходить. Но это, к сожалению, проходит, стоит только покинуть те стены. И снова насущные вопросы о том, как жить приобретают куда более весомый характер. Впрочем, тебе ли не знать.
– Да не важно, как, в общем-то, жить, Лер. Больше или меньше удобств – не в этом главное, – ответил он с нотками усталости в голосе. – Куда важнее, на что мы тратим свою жизнь. Да и то не всегда.
– Он – пропащий человек, Вень, – я отрешенно пожала плечами и, не переставая перебирать пальцами шнурок от брелока. – Все, что ему было нужно в последнее время – это встреча со смертью. Он искал ее повсюду. В каждом своем жесте, каждом поступке. В этом он видел для себя хоть какой-то смысл. И он почти его нашел.
– В яблочко, Лер, – он жестом выразил согласие и откинулся на спинку плетеного стула. – В жизни каждого, так или иначе, наступает миг поворота, когда оказываешься наедине с самим собой. Не с тем, каким еще станешь, а с тем, каков есть и пребудешь всегда. Главное, не пропустить его, этот миг, не проскочить и правильно отработать по скорости. На своей собственной личной совершенной скорости. Ведь если пропустишь, проскочишь, хотя бы на долю секунды… все. Это ж войти в поворот можно на любой скорости, а вот выйти из него, – уже совсем другое дело. Лишь те единицы, кто способны изначально заметить, вовремя успеть среагировать, и быть достаточно подготовленными на уровне рефлексов, чтоб совершить маневр, те отрабатывают на гране своих возможностей. Они и ведут себя потом соответственно. Только тогда человек уже окончательно лишенный