Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах. Николай Лейкин
шерстяная юбка, отделенная от корсажа широким черным поясом с серебряными украшениями и такой же широкой пряжкой на животе. Густые черные волосы были причесаны без вычур, над верхней губой виднелся черный пушок, над красивыми глазами были пушистые брови дугой.
– Это его собственная дама и есть. Генеральская то есть… – повторил тихо свою рекомендацию Левкей. – На манер экономки. Всех кур у нас зимой переела.
Лифанов медлил подходить к ней, но она повторила свое приглашение.
– Чего вы боитесь подойти-то? Вас не укусят. Подойдите сюда к окошку, – говорила она и, когда Лифанов подошел, еще шире засияла улыбкой и продолжала: – Вы это что же, вы нас выгонять приехали? Совсем уж выгонять?
– Да уж ежели купил усадьбу, под себя купил, то надо же… – отвечал Лифанов, несколько замявшись и рассматривая ее, причем увидел, что лицо ее было припудрено, а щеки и уши с серьгами в виде больших золотых колец были подрумянены.
Видно было, что она нарочно для него затянулась в корсет, приоделась и попритерлась.
На подоконнике перед ней стояли клетка с прыгающей канарейкой и баночка с десятком белых нарциссов, опущенных в воду.
Улыбка не сходила с лица красивой женщины, и она играла глазами, смотря на Лифанова.
– Вы знаете, кто я? Я думаю, обо мне здесь уж слышали? – спросила она и тут же прибавила: – Я Василиса Савельевна, Кукина моя фамилия… Позвольте познакомиться…
Она протянула Лифанову из окна руку в золотом браслете с несколькими кольцами на пальцах и сказала старику Левкею, стоявшему тут же:
– Уходи, Левкей. Чего рот-то разинул! Не люблю я, когда подслушивают. Да и вы уходите, – обратилась она к кровельщику и маляру.
Те попятились и стали уходить. Лифанов остался у окна, заглянул в комнату и увидал, что она была обмеблирована старинной мебелью красного дерева с мягкими сиденьями в белых чехлах. Стены были убраны фотографиями в рамках, висела масляная копия известной «Нимфы» Неффа, а в глубине у стены стояла широкая кровать, покрытая тканевым одеялом с широкими кружевами и с множеством разной величины подушек на ней с кружевными прошивками, сквозь которые виднелся розовый де-микатон. Увидел он также, что на полу у кровати лежал хороший персидский ковер, а на ковре, поджав лапки, сидел огромный серый кот и щурился на солнце.
На вопросы Василисы Кукиной Лифанов ничего не ответил, а только подержался за протянутую ему руку и подумал: «Как живет-то, скажи на милость! Вот тебе и экономка! Куда лучше господ живет. У ней везде порядок, чистота, а там пыль, паутина, все мухами засижено, разбитые стекла бумагой заклеены. У самого генерала подушки блин блином, и даже одна с дыркой посредине была, когда я смотрел его спальню. Ну, да и то сказать: ведь она ханша. А генерал, как видно из разговоров, боится ее страсть».
– Когда же выгон-то? Когда же генерал обещал очистить дом? – спросила Василиса Кукина.
– Послезавтра назначил я ему, и это уж последний срок. Послезавтра я сам приеду… приеду со всем скарбом, потому мне уж больше ждать