Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах. Николай Лейкин
там платят за комнату? Кажется, семь-восемь рублей в месяц. Сегодня надо ей сказать об этом решительно. Только так и возможно ей устроиться. Я что же? Если я выеду отсюда, куда бы я ни выехал, я не могу жить с ней, не могу давать ей помещения. Откуда я возьму? Мне впору только до себя. Я и сам не знаю, как я буду существовать».
Пятищев в волнении поднялся из-за стола и заходил по кабинету. Кабинет был большой, с прибавкой мелких цветных стекол в окнах, с дубовой мебелью, обитой зеленым сафьяном, местами протертым и прорванным. Письменный стол был большой, с хорошей бронзовой чернильницей. По стенам стояли дубовые резные шкафы с книгами, оттоманка, крытая ковром, на мольберте помещался задрапированный шелковой красной материей портрет его жены, умершей в молодых годах, очень красивой женщины в бальном платье с декольте и с бриллиантами на груди и на шее.
Спустя минуту Пятищев воскликнул вслух, почти в радостном тоне:
– А пока сестра Катя княжне все это устроит в Петербурге, княжна может жить с капитаном. Он боготворит ее. Наймут они квартирку в посаде… Там дешево… Можно за два гроша… Возьмут к себе нашу Марфу в прислуги. У него и у нее пенсия… Им за глаза… Безбедно могут жить, если по одежке протягивать ножки. Да, надо, надо… Но какой счастливый выход! – бормотал он торжествующе. – Как это мне раньше в голову не пришло! Скажу им сегодня за ужином. Надо уговорить княжну… И как это хорошо будет. А то княжна меня стесняет теперь до невозможности!
Он сделал вторую папироску, лег на оттоманку и уж с облегченным сердцем стал курить.
«А я за границу… в Италию, в какой-нибудь глухой городок, где за пять лир можно пансион взять у какой-нибудь старушки-итальянки. Там и кончу дни свои… – рассуждал он. – Вопрос только за деньгами… Шутка сказать, за деньгами! Но все-таки не надо отчаиваться… Надо подумать, надо изыскать источник, где их найти. Занять – у всех занято… Больше негде занять…»
Пятищев поднялся, сел на оттоманке и обвел глазами свой кабинет.
– Обстановку кабинета разве попробовать продать тому же Лифанову? Кабинет мой, я выговорил себе его обстановку при продаже Лифанову мебели. Но на что мне тогда обстановка, если я уеду за границу навсегда? Да если бы и не навсегда? Мебель – только бремя. Надо просить куда-нибудь поставить, а то и платить за ее помещение. Продам. Не Лифанову, так другому продам. За кабинет дадут… хорошо дадут… Наконец, библиотека… Книги стоят денег. Трудно их здесь продать, но надо постараться. В губернском городе продать… Да и кровать мою можно продать. Она хорошая, бронзовая… Тюфяк… Шубу можно продать. На что мне шуба, если я буду жить в Италии, в благодатном климате!
Он даже повеселел при этой мысли.
«В Италию! За границу! Не стоит в России оставаться! Не стоит! – мысленно повторял он, шагая по кабинету. – Там меньше все будет напоминать о прошлом, меньше раздражать… Там я успокоюсь под сводом голубого неба. Да и долги… Положим, крупный долг погашен, но мелкие долги… Здесь пристают, просят уплаты… Тревожат, душу выматывают.