Черные кувшинки. Мишель Бюсси
Рядом – деревянная табличка, на которой написано, что хозяин присматривает за «лугом». За своим лугом! За полями, за узким притоком Эпта и за самим Эптом, бегущим к Сене, за рядами тополей, за поросшими лесом берегами… За всем тем, что его волшебная кисть переносила на полотно и увековечила этим. Покрытые лаком, эти ландшафты не поддаются разрушению.
Конечно, в шесть утра деревня еще способна кого-то ввести в заблуждение. Передо мной чистый горизонт, пшеничные, кукурузные и маковые поля. Но я не собираюсь никого обманывать. На самом деле луг Моне почти весь день служит парковкой. Если точнее, четырьмя парковками, раскинувшимися вокруг гудронового стебля, как лепестки асфальтовой кувшинки. В моем возрасте я уже имею право так говорить. Я ведь год за годом наблюдала, как меняется окружающий пейзаж. Сегодня деревня Моне – это витрина супермаркета!
Нептун трусил в паре метров позади меня, но вдруг ринулся вперед. Пробежал через парковку, помочился на деревянную ограду и рванул в поле, к слиянию Эпта и Сены. Эту небольшую полоску суши между двумя речками почему-то называют Крапивным островом.
Я вздохнула и пошла по тропе дальше. Не бежать же мне за ним – в мои-то годы! Пес исчез из виду, но вскоре вернулся. Дразнит он меня, что ли? Я не стала его окликать в такую рань. Он снова нырнул в пшеничные заросли. Теперь Нептун так развлекается. Отрывается от меня метров на сто. Всем жителям Живерни известна эта псина, но мало кто знает, что она моя.
Миновав парковку, я направилась к мельнице Шеневьер. Там теперь мой дом. Лучше вернуться, пока не нахлынула толпа. Мельница Шеневьер – самая красивая постройка вблизи сада Моне и единственная, возведенная на берегу ручья, но с тех пор, как они превратили луг в заповедник железяк и шин, я чувствую себя неким исчезающим видом. Сижу в клетке на потеху зевакам с фотоаппаратами. Чтобы перебраться с парковки в саму деревню, через узкий приток Эпта перекинуто четыре мостика, один из них – прямо перед моим домом. До шести вечера я живу словно в окружении. Потом деревня затихает, луг возвращается под надзор ивняка, и Клод Моне может снова открыть свои бронзовые глаза, не боясь, что бензиновая вонь вызовет у него приступ кашля.
Ветер колыхал лес зеленых колосьев, кое-где расцвеченный красными пятнами маков. Уверена: если смотреть на эту картину издалека, со стороны Эпта, она напомнит полотно импрессиониста. Какая гармония теплых рассветных красок! И единственная черная точка в самой глубине.
Старуха в черных одеждах. То есть я!
Чистая нота меланхолии.
– Нептун! – крикнула я еще раз.
Не знаю, как долго я простояла, наслаждаясь хрупким покоем. Не меньше нескольких минут, пока не появился какой-то бегун. Он пронесся мимо меня. В ушах наушники. Майка. Кроссовки. На лугу он смотрелся чужеродным телом. Первый, но не последний – того и гляди явятся другие нарушители спокойствия. Я слегка кивнула ему, он дернул головой в ответ и удалился под электронный стрекот из наушников, вскоре свернув к бюсту Моне, водопадику и запруде. Наверное, назад побежит вдоль ручья,