Место преступления – тело. Судмедэксперт о подозрительных смертях, вскрытиях и расследованиях. Мэри Кэссиди
морге я показывала хорошие результаты, но с лабораторией не складывалось. Лаборанты тщательно обрабатывали ткани, отделенные от тел, нарезали тонкими полосками и окрашивали красителями, чтобы клетки было лучше видно, помещали ткани на предметные стекла и отправляли патологам в картонных лотках размером с лист бумаги. Все шло своим чередом. Предметные стекла осторожно устанавливались под микроскоп, настраивался фокус. Когда я смотрела на них, казалось, будто гляжу в калейдоскоп – столько разных цветов. Такая мистерия. Я понятия не имела, на что смотрю. Единственной подсказкой мне служил запрос из лаборатории, которая возвращала ткани с описанием. Другой стажер, приступивший к работе в одно время со мной, весело определял не только ткани, но и патологии. Катастрофа, учитывая, что моя карьера стояла под вопросом. Поблажки делались, чтобы дать стажерам шанс войти в курс дела, однако рано или поздно наступал момент, когда нужно определить, подходит человек для этой работы или нет. Я решила придерживаться плана, который помог мне на выпускных экзаменах: не говори ничего, возможно, сойдешь за идиота, но доказательств этому не будет. Мне нравился процесс вскрытия и люди на работе, мне не хотелось уходить, однако была вероятность, что мой контракт могли не продлить после полугодовой стажировки.
А затем кое-что произошло. Готовая к очередному разочарованию, я припала к микроскопу… и смогла распознать, на что смотрю. Передо мной лежал материал, собранный в ходе выскабливания матки в фазе пролиферации: ацинозно-клеточная опухоль кишечника и совершенно нормальная ткань молочной железы без признаков рака или кожных полипов. Игра началась.
Следующие пять лет прошли без особых приключений, я, похоже, нашла свою нишу. На горизонте маячил заключительный экзамен по патологии, больше формальность, чем настоящее испытание. А потом я перестала считаться стажером и должна была начать поиски работы.
Никаких перспектив в Глазго не было, и я сомневалась в своих шансах вскоре получить место консультанта[12]. Пока я устроилась в больнице Стобхилл и понимала, что нравлюсь не всем. Для начала, я искренне любила патологию и с нетерпением ждала начала рабочего дня. В то время меня отправили в другое отделение гистопатологии, в Королевский лазарет Глазго. Многие убили бы за возможность поработать в нем или Западном лазарете. Другие больницы, включая Стобхилл, считались третьесортными.
Однако быть врачом в крупной больнице не так уж легко. Единственной отрадой для меня стал тот факт, что за короткий промежуток моего пребывания в Королевском лазарете ни один из стажеров в их отделении патологии не хотел делать вскрытия и мне выпал шанс провести много времени в морге. Это нисколько не остудило мой пыл, что не осталось незамеченным. Когда однажды утром понедельника профессор патологии взглянул на меня и спросил: «Чего ты так сияешь? Утро понедельника на дворе!», я позвонила Роду, своему боссу в Стобхилле, и попросилась обратно, домой. К счастью, стажер, с которой я тогда поменялась
Старшая из должностей в больничной иерархии. –