Веснушка. Сесилия Ахерн
буду я больше сюда ходить, – говорит Пэдди. – Ты бери Сент-Маргарет и весь запад. Хорошо? – спрашивает он, когда я не отвечаю.
Я киваю.
– Нельзя допустить, чтобы это сошло ему с рук, – говорит Пэдди, – а то решит, что может рвать все штрафы, которые он получает, будто он не обязан их оплачивать, но пока оставим все как есть. Пусть остынет. Я вернусь чуть позже и проверю. Я выпишу штраф, если увижу, что он не усвоил урок.
Я все еще не могу двигать ногами. Они трясутся.
– Не принимай так близко к сердцу, – говорит он, глядя на меня.
– Знаю, – произношу я наконец, хрипло, сдавленно. – Я даже не поняла, что он сказал.
И это правда.
Бессмыслица какая-то. Нагромождение сердитых слов, слишком нелепых и мудреных, чтобы задеть меня. Но именно поэтому я задумалась о них, прокручивала в голове снова и снова весь день и почти всю ночь, чтобы понять их смысл.
Его оскорбление прозвучало как песня, которая тебе не нравится, когда слышишь ее впервые, но чем чаще она повторяется, тем больше она тебя затягивает. Это оскорбление, которое не обидело меня, когда я услышала его впервые. Слишком сложные слова, чтобы убить меня на месте. Это вам не простое слово на букву «б». Но чем больше я вспоминаю его слова, тем больше они мне нравятся. И ранят меня с каждым разом все больнее. Как деревянный троянский конь, его слова незаметно просочились через мои защитные стены – и БАМ! – они обхитрили меня, выскочили из укрытия и нанесли мне сокрушительный удар, и еще, и еще, пронзая меня снова и снова.
Самое хитрое оскорбление.
Так он меня и бросил. Склизкую жижу вместо улитки, раздавленную подошвой его кроссовки, силой его слова. Сломленную. Растерзанную. Беззащитную. С торчащей антенной.
Глава восьмая
Ночь выдалась беспокойная. Один и тот же сон повторялся много раз. Ужасно утомительно. Снова и снова я делаю одно и то же, пытаюсь решить одну и ту же проблему. Я попадаю в туалетную кабинку, но без стен и двери, и всем меня видно. Я так занята сном, что во вторник утром просыпаюсь позже обычного.
Сейчас 7:34. Мой айфон показывает, что я выключила будильник в семь утра, но я не помню этого. Раньше такого не случалось. Ошарашенная и немного растерянная оттого, что сбилась с графика, я быстро принимаю душ. Не успевает вода освежить меня и пенистый гель для душа коснуться кожи, как я уже выхожу. Я все еще мокрая, когда одеваюсь. Чувствую, как на меня накатывает паника и напряжение. Я опаздываю на тридцать минут, и весь день испорчен. Свет другой, и звуки тоже. Птицы тише. Я пропустила их утренний концерт. У меня не остается времени на привычные занятия. Отстаю на несколько шагов. На мгновение, противореча логике, я замираю, стараясь собраться с мыслями. Все разладилось.
В школе-пансионе был жесткий распорядок дня, каждый шаг рассчитан, ни минуты впустую: в 7:30 подъем, затем завтрак и подготовка к школе; в девять утра уроки; в 13:05 обед; в 13:50 уроки; в 15:40 игры/другие занятия/чай; в 16:30–18:30 ужин; 16:30–19:30 отдых; 19:00–20:50 домашнее задание; 20:55 вечерняя молитва; 21:00–21:30