Такие обстоятельства. Станислав Хабаров
его и ему подобных, сильных мира сего, дергающих в нужные стороны разные веревочки.
Что касается меня, я не мог похвастаться с ним особой близостью. Я плохо знал его. По-моему, ему подходили подправленные слова Нонны Мордюковой в фильме «Простая история»: «Хороший ты мужик, Петрович, но не орёл». Поначалу моё отношение к нему было скорее, как к контуженному, и приходилось мириться с его особенностями. У нас было общим, по сути, что мы оба – гонимые. Территория приютила лабораторию, а та меня.
Мы сидели «нос к носу» и поневоле я становился «третьим лишним» в шефовых переговорах, негласным свидетелем его «плодотворной» деятельности, можно её условно так назвать. С виду он совсем не работал. Его рабочий день складывался из околачивания порогов верхов на первой территории и здешних рабочих собеседований. Посланцы страны излагали ему свои предложения. Он их небрежно выслушивал, выискивая «изюминки». Собеседники его, как правило, были людьми не тривиальными и старались показать товар лицом. Оказаться на самой высокой в мире лабораторной площадке в начальный период космонавтики для них было важным, и они старались доказать это что было сил. Словом, это был цирк, зрителем которого было оставаться забавно, хотя и мешало моим расчётам и всему тому, чем с некоторых пор я начал заниматься на новом месте, в шефовой лаборатории.
У меня складывалось впечатление, что «шеф из тех, кто может оценить. Неравнодушный он». Тянуло с ним поделиться. Располагал он к разговору. Редкое качество, встречающееся разве что у близких родственников и то иногда. Слаб человек. Часто ему требуются сочувствие. Ничего не поделаешь, так уже мы устроены. У нас сложились странные отношения. Он отдавал должное моему прошлому, особо не заморачиваясь.
– Впрягайся, – сказал он мне в один из моих первых дней, – нужно проводить смежника.
Смежник оказался из Харькова. Поезд его отходил глубоко за полночь. Неудобно, а что поделаешь. И вот я на ночном вокзале. Тащу чужие чемоданы. Я, кандидат наук и небезызвестный в наших кругах человек, не в силах перечить шефу. Смежник оказался со «смежницей». Совместил приятное с полезным. Приехал в командировку с любовницей, а я им чемоданы тащу. Ей даже стало неловко, но смежник успокоил её, сказав обо мне: «Владимир Петрович специально выделил человека. Нас проводить». И смех, и грех.
Шеф постоянно действовал так, словно остальные были у него в долгу. Там, где иные бы ходили кругами, он не задумываясь рубил с плеча и ему многое удавалось. Он постоянно находился процессе личного борения и как не странно мы ему в этом помогали. В окружающих для него не было авторитетов. Космонавта Кубасова газеты назвали «первым космическим сварщиком». «Фу, – фыркал шеф. – Сварщик. Да, он чуть стенку корабля не прожёг». Тепло он отзывался разве что о Борисе Патоне, тогдашнем легендарном Президенте Украинской Академии Наук, самолично в силу веяния эпохи поучаствовавшим в проведении бортовых технологических экспериментов и открывшем дорогу КГК – крупногабаритным конструкциям для выносных